Владимир Лорченков - Кукурузный мёд (сборник)

Нехватки в работниках у Лоринкова никогда не было.

К концу своей карьеры прораба он даже уже подумывал о том, чтобы купить квартиру в каком-нибудь Зеленограде а то и в Садовом кольце, жениться на москвичке из продуктового магазина, где Лоринков частенько покупал пиво с водкой, купить паспорт в ОВИРе, и вообще, стать русским. Так бы оно и случилось, если бы не одно «но»…

– Жадность, – сказал слепец, подняв указательный палец.

–…, – сказал он, потому что потолок подвала был низкий.

– Вашу мать, крестьяне, – сказал он, потому что палец сломался.

– Ну, не кретины ли?! – сказал он.

– Идиоты, – сказал он.

Подул на палец, забинтовал его куском рванины, валявшейся в углу, и нацедил себе еще вина. Сашка смотрел на слепца с уважением. Последнее время он проводил, сидя рядом с незнакомцем, и слушая, что тот говорит. Лоринков, и не предполагавший, что дебильный пастушок владеет русским, изливал ему свою душу.

– Словно Мидас – колодцу, – трагически шептал бывший прораб Лоринков, смежив веки.

Ну, в смысле, зажмурившись, но ведь и Лоринков когда-то мечтал поступить в Литературный институт.

– Все молдаване мечтают поступить в Литературный институт и стать великим писателем, – сказал как-то Лоринков пастушку Сашке.

– Потому что золотая мечта каждого молдаванина быть «звездой», кататься как сыр в масле, и ни хера для этого не делать, – сказал он.

– Нация лентяев, – сказал Лоринков, палец о палец не ударивший за всю жизнь.

– Ты хоть понимаешь, что я говорю? – сказал Лоринков.

– Тупица ты вонючий, – сказал он.

– Овцелюб недоношенный, – сказал он.

– Не понимаю, что ты несешь, пьянь сраная, – сказал пастушонок.

– Обблевался снова, – сказал он.

– Обосрался, мудила, – сказал он.

– Алкаш, – сказал он.

– Вот обезьяна недоразвитая, – сказал Лоринков.

Оба глядели друг на друга непонимающе.

Это и неудивительно. Ведь пастушок говорил по-румынски, а Лоринков по-русски. Это и есть наша мультикультурная многонациональная Молдова, подумал Лоринков, и прочувствованно смахнул слезу со щеки. Выпил еще.

Свалился в отключке.

* * *

Главной причиной, по которой Лоринков сбежал из России, – где ему светило большое будущее, – в молдавскую дыру, стала Тайна. О ней Лоринков рассказывал пастушонку, потому что тот все равно ни хера не понимал.

– Пятеро нас было, – говорил Лоринков.

– Я, и четверо работяг, – говорил Лоринков.

Пастушок возился в углу подвала, делая вид, что чистит кукурузу и ничего не понимает, а сам прислушивался внимательно. Дело в том, что Костика по ночам слушал радио «Маяк», передачу «Говорим по-русски» и значительно улучшил свои познания в этом языке. Ведь пастушонка интересовало, о чем постоянно бормочет этот пьяный слепец. А Лоринков, вздрагивая, наливал себе еще вина и вспоминал.…

Их и в самом деле было пятеро. Лоринков, на шикарных «Жигулях» серебристого цвета, и четверо его рабочих, которых прораб привез на дачу заказчика. Тот, суетливый смуглый мужчина, – почему-то с фотоаппаратом на груди, – бегал вокруг бассейна и показывал, где надо класть плитку.

– Вот тут ровнехонько, а тут с поворотом в десять градусов, – говорил мужчина.

– Строители кто, молдаване? – спрашивал он.

– Это хорошо, что молдаване, а не русская, к примеру, пьянь, – говорил он, почесываясь и открывая баночку «Холстена»

– С похмела я, – объяснял он.

– Русские мля, – возвращался он к любимой теме.

– Криворукие фашисты, – говорил он.

– А вы, значит, молдаване? – говорил он.

– Что за человек такой? – спрашивал недоуменно кто-то из рабочих.

– Что за педераст такой? – говорили они.

– Ты педераст, что ли? – спрашивали они мужчину с фотоаппаратом.

– Нет, я не гомик, я другой, – говорил мужчина.

После чего снимал трубку и говорил:

– Да, Рустем Другой слушает.

Плиточники поначалу даже напряглись.

– Если у этого муйла имени нет человеческого, – хмуро сказал чернорабочий Алька Талмазан, – он нас и на бабки легко кинет…

– Не ссать, работяги, – сказал Лоринков, поправив кепку.

– Я гарантирую вам горячее питание и теплые шине… – сказал он.

– В смысле все будет оки поки, – сказал он.

– Поживее, – сказал он.

– Вынимаем руки из жопы и начинаем работать, – сказал он.

Работяги так и поступили.

Пока чернявый с фотоаппаратом крутился вокруг них, все щелкая своей камерой и бормоча «сразу в твиттер, вот это класс, дельфины и Северная Корея, русские ипанашки, в рот», плиточники только дивились на богатую дачу. Пять этажей в ней было! Почему-то над дачей развевался флаг – сам красный, но с черным крестом. Грамотный по прошлой жизни Лоринков знал, что это флаг Норвегии. Работягам казалось, что это знамя Третьего рейха, про который они видели кино, когда получили выходной и прогулялись в кинотеатре на Пречистенке, или какой другой их «-истенке». Фиг их разберешь, москвичей, с их названиями, подумал Лоринков, и записал эту фразу в специальный блокнотик для Литературного института.

– Уважаемый, – ласково сказал ему заказчик и поманил пальцем.

– Точно гомик, – подумал Лоринков, и приблизился, стараясь не подходить слишком уж близко.

– Гляди, как я твоих орлов снял! – сказал фотограф.

Лоринков глянул на экран мобилы, который мужчина показывал. На том экране работяги в самых крупных планах выкладывали плитку. Снято было художественно, кучеряво даже, подумал Лоринков. Под каждым фото чернела подпись. Лоринков присмотрелся.

«Пока молдаване плитку кладут ровно мне на даче, русские водку пьют и жалуются на безработицу». «Обратите внимание на ногти этого работяги – они подстрижены. Можете ли вы представить себе такие ровные ногти у русского работяги?». «Молдавские работяги решили, что я пидор и назвали меня пидором – что может быть большим доказательством их моральной чистоты? Можете ли вы представить себе таких людей в спившейся русской глубинке?».

– Да, умно, – сказал с уважением Лоринков, не понявший ничего.

– Можно я перепишу? – спросил он.

– Да, конечно, не забудьте только потом кнопку «перепост» нажать, – снова сказал что-то непонятное мужчина.

– Пидор пидор, а говорит как умно, – подумал Лоринков,

– Звонят, я открою, – сказал мужчина, поправил фотоаппарат на груди, и пошел открывать ворота.

Лоринков, поглядев быстро в бассейн, где трудились его, – как он их ласково называл – «кукурузные негры», шмыгнул в дом. Порылся в тумбочках. Так и есть! В одной лежала техника – камеры всякие, аппараты мудреные, – деньги, драгоценности… Лоринков быстро прикинул стоимость содержимого тумбочки. Получалось тыщ на пятьсот рублей. Состояние на пять поколений! Оставалось быстро решить, что делать с притыркнутым фотографом – убить и ограбить, или просто ограбить? Размышляя над этим, Лоринков услышал шум, и выглянул во двор. Там творились такие страшные вещи, что Лоринков помнил о них, даже когда схоронился в глухом молдавском селе, и сменил судьбу на чужую.