Олег Кондратьев - Почем фут под килем? (сборник)

А вот мичманы… Один был средних лет парень, Валя Зацепин, спокойный, неторопливый, иногда даже надежный. Из турбинистов. Полноценная единица. Зато второй… Видно, с большого бодуна, раздухарившись, матушка-природа вложила в тщедушное тельце сорокалетнего мужчины десять миллионов лошадиных сил кипучей энергии. Он был неостановим, неукротим и практически неуправляем во всем! Такие люди на флоте не задерживаются долго, а мичман Троехватов служил на их экипаже уже целый год!

Но это не из-за нерасторопности его начальников или от какого-то непонятного их личного мазохизма. Просто, столкнувшись на экипаже с таким невиданным экземпляром, люди раскрыли рты, выпучили глаза и застыли в катастрофическом ступоре и полнейшей растерянности. И так уже целый год.

Зато Гришин оригинально и просто справился, казалось бы, с неразрешимой задачей нейтрализации этого энерджайзера. Он поручил ему только одно дело: определил в помощники начальника гарнизонного караула. Причем, вечного, то есть, практически, несменяемого. И дело пошло! Во-первых, мичман никогда не появлялся в расположении экипажа, поскольку расстояние между казарменным городком и местом хронического несения его новой службы – комендатурой гарнизона – было около трех километров. Во-вторых, замечаний от всевозможных проверяющих порядок на гауптвахте не поступало вовсе: после тридцатисекундного общения с новым бравым помощником начальника гарнизонного караула у каждого из этих проверяющих возникало только одно необоримое желание: бежать… бежать… и никогда более в жизни…

Правда, их истошные вопли иногда долетали до штаба Гришинской дивизии, но это был уже лишь только слабенький рикошет, способный, разве что, пощекотать и развеселить. Зато коменданту гарнизона Троехватов даже понравился! Краснопогонный медлительный подполковник слоноподобной внешности, бывший военный спортсмен-борец отличался очень плохим слухом, корявой матерной речью и необъяснимой любовью к тщедушным, но вертким, как сперматозоиды, представителям мужеского пола. На том, видно, и сошлись.

Сейчас в казарме находились пять человек. Сам Гришин, его «ординарец» Лизенко, являющийся к тому же бессменным дневальным и, вообще, «управдомом всея Казармы», два совсем молоденьких матроса-срочника, фамилий которых Толя даже не смог еще запомнить. Они беззвучно копошились в одной из дальних кают, где по заданию старшины первой статьи переклеивали обои, которые по приказу того же старшины под страхом круглосуточной чистки «толчков» нагло сперли ночью у соседей с четвертого этажа. И еще «пол-лейтенанта» отсыпался после ночного патрулирования в гарнизоне.

Двенадцать человек во главе с целым лейтенантом дежурили на камбузе, а еще семеро что-то где-то прибирали под командованием флегматичного Зацепина. Ну, об этом достаточно хорошо было знать старшине Федору. А Гришин… не царское это дело!

– Так, говоришь, срочно-немедленно? – Вяло поинтересовался капитан-лейтенант у дневального.

– Ага. Так точно.

– Ну-ну. – Гришин зевнул. – Странно: ни день, ни время вовсе неурочные для коллективных посиделок. Ладно, разберемся в процессе плавания. Так что, Федя, пойду я, не торопясь. Если опять прибегут, скажи – давно уже в пути. Ну, и тут… сам понимаешь…

– Да все нормально будет, Анатолий Иванович, – Лизенко позволял себе иногда подобные вольности. – Я за Вами дверь запру на ключ, а снаружи табличку приспособлю «РЕМОНТ».

Гришин покивал – все было отработано – и просто для проформы напомнил:

– Трубку телефона снимаешь после 12-го гудка.

– Так точно! – Гаркнул Лизенко. Потом выставил вперед две растопыренные пятерни. – И еще два!

– Чего два? – Не понял капитан-лейтенант.

– Ну, – старшина обвел глазами свои пальцы, – этих десять и еще два. Будет как раз двенадцать.

– Пифагор ты наш, арифметический. – Пробурчал Анатолий и вышел из казармы.

На штабном ПКЗ около рубки дежурного ошивались уже десятка полтора старших офицеров. Они пытались хоть что-то разузнать у представителей службы относительно неожиданного вызова, но те отвечали лишь пожатием плеч и недоуменным разведением рук. Наконец, из командирского коридора суетливо выскочил капитан 1 ранга Утрехин, начальник штаба дивизии:

– Ну, какого черта рандеву здесь устроили? А ты что, – это он обратился к дежурному по дивизии, – приказа не понял? Сказал же: собрать!

– Так, они и собрались.

– «Так, так»… Об косяк! Почему до сих пор не в конференц-зале?

– Так… – Капитан 3 ранга тут же оборвал себя, что бы не нарываться еще на один «об косяк». – Вы не распорядились открыть.

– А для этого нужно мое распоряжение?! – Настроение начальника штаба было значительно ниже уровня ординара. – Может, тебе еще письменный приказ оформить на траханье собственной жены? А?! С указанием места и соответствующей позы!

Дежурный покраснел, но смолчал.

– Какого… хрена тогда стоишь? Ключ в зубы, и бегом на верхнюю палубу!

Покрасневшими глазами он обвел примолкших офицеров. Растоптать одного дежурного было просто и даже приятно, а вот среди дюжины лодочных командиров обязательно найдется такой, что и… Поэтому капраз лишь коротко рявкнул:

– Всем в конференц-зал!!! – И вновь быстро скрылся за массивной дверью своего кабинета.

Офицеры гуськом потянулись по трапу вверх.

– Судя по первичному накалу, буря ожидается нешуточная.

– Странно, что симптомов, вроде, никаких не было.

– Ха! Про симптомы ты у Шведько поинтересуйся: ему вчера сначала воткнули на полствола, потом трахали минут тридцать, до кровавого оргазма, а лишь затем поинтересовались: его ли это мичмана драку в ДОФе организовали.

– Ну, и как?

– Оказалось, что не его. Только, задница от этого болеть не перестала.

Гришин поднимался вместе со всеми, не слишком вникая в суть коротких разговоров: чего дергаться-то, если через пять минут всё тайное неминуемо станет явным. Едва офицеры успели разместиться на спешно расставленных стульях – причем, каждый постарался самостоятельно отодвинуть свое пластиковое седалище подальше от командирского стола – в конференц-зал тяжелой походкой вошел сам командир дивизии.

Адмирал был невысок ростом, но грузен телом. К тому же он страдал тромбофлебитом, что делало его походку еще более тяжелой и раскачивающейся. Офицеры встали, приветствуя комдива. Теперь на семенящего сзади начштаба уже мало, кто обращал внимание: авторитет адмирала в дивизии был непререкаем. Его искренне уважали, прощали и крутой нрав, и не всегда дипломатические обороты речи: они не были обидными и унижающими. К тому же, адмирал никогда не устраивал разгоны по пустякам, от души радел за каждый вверенный ему корабль, и мог своим спокойным, глуховатым голосом высказать не всегда лицеприятную правду в глаза самому высокому начальству.