Иван Алексеев - Чечен

Марина росла активной девочкой, любила участвовать в мальчишеских играх и не любила сидеть дома. Детство и юность, проведенные в южных краях, подарили ей смуглую кожу, тон которой выделялся даже на фоне загорелых волжанок, и восточные черты лица, но не степных луноподобных красавиц, а заостренные, как у горянки. Вслед за оценивающими ее людьми Марина сомневалась в чистоте своей родословной, разглядывая в зеркало нос, губы и подбородок, но мама всегда твердо отказывала ей в наличии восточных кровей, – как степных, так и горных, – называя отца, которого девушка не знала, русским.

Уже два года Марина жила в студенческом общежитии, убежав от нотаций стареющей на глазах бабушки. Бытовая простота ее не сильно удручала. К тому же у нее почти не было свободного времени, так как приходилось много трудиться. К учебе, которая всегда ей нравилась, и в которой она шла на красный диплом, добавилось много практических занятий, чуть ли не во всех городских больницах. А еще были ночные дежурства, которые давали ей немного денег и относительную независимость от мамы, бабушки и Руслана.

Последнее время они хоть и часто встречались с Русланом, но как-то наскоро. Причиной она считала нехватку времени. Целыми днями она думала о нем, мечтала увидеть, и эти думы и мечты давали ей силы успевать во всех делах. Но когда наступало условленное время, ее силы заканчивались, и только привычная нежность и воспоминания поддерживали их любовь. Могло быть и иначе, если бы они, наконец, съехались, или если ей хотя бы не приходилось после занятий и дежурств ехать к Руслану в другую часть города или на клубные посиделки в центре, куда он зачастил.

Все чаще она встречала Руслана в клубе с новыми ребятами, все чаще чувствовала, что отвлекает его от важных политических дел, читала неудовольствие на любимом лице и с грустью откладывала надежды на счастливую совместную жизнь.

Вот и месяц назад, когда он ее побил, она ему нечаянно помешала. В отдельном кабинете клуба кроме парнишки из какого-то русского националистического кружка, который второй месяц тенью следовал за ее мужчиной как за учителем, и к бычьей физиономии которого она уже привыкла, у Руслана оказался гость из Грузии, очень недовольный ее внезапным появлением.

Марина честно призналась им, что забыла про условленный стук, и зачем-то прибавила, что устала за день так, что не может думать.

«А ты когда-нибудь думала?» – огорошил ее Руслан.

Его слова были сказаны так обыденно, а прозвучали так страшно, что внутри девушки все оборвалось, и она даже не сказала, а прошептала в ответ, что всегда обо всем думает.

«Если бы ты думала, то не одевалась бы так, чтобы твоему мужчине было за тебя стыдно, – продолжал он ее обижать. – Что за вызывающее мини в мужской компании? Что подумают о тебе мои друзья?»

Марина опешила. Никогда Руслан не позволял себе ее учить. Может быть, она послушалась бы его раньше, когда боялась всего на свете. Может быть, извинилась или убежала, чтобы поплакать. Раньше. Но только не теперь. Теперь она не была тонкой тростинкой, как три года назад. Ее тело округлилось, приобрело соблазнительные формы. У нее появился животик, который она специально обтягивала, привлекая мужские взгляды. И вместе с животиком у нее появился женский взгляд на многие вещи и собственное мнение, которому в сфере женских интересов она полностью доверяла.

Да, сегодня утром у нее были некоторые сомнения, когда она разглядывала свой наряд. Она даже решила, что пора подумать о диете и осмотрела себя особенно придирчиво. Повторный осмотр показал, что платьице, пожалуй, становилось маловато. Но уж очень ей шел его цвет. Особенно терракотовый оттенок, который поблескивал на солнце, как сочный персик. На фоне ровного коричневого загара это было очень красиво. И ноги в коротком платье не казались в зеркало толстыми. Она решила, что у нее все хорошо, и вышла на улицу с легким сердцем. И никаких очень уж нескромных взглядов в свой адрес не чувствовала, хотя где только не была за день и на каком только транспорте не ездила.

Марина захотела объяснить Руслану, что у нее вполне подходящий для лета наряд, учитывая, сколько ей приходиться бегать, и как невыносимо жарко теперь на улице днем. И еще она хотела сказать, что никогда не слыла вертихвосткой, и что у нее есть вкус, о чем сам Руслан ей говорил много раз. Но воспоминание, как он это говорил, вдруг сбило весь настрой, перепутало слова и оставило внутри одну только обиду и желание защититься. Она знала себя, знала свое тело. И никто, даже любимый человек, не должен указывать, как ей одеваться.

Марина подошла к Руслану и, позабыв слова, зачем-то стала его заклинать: «Ты, ты, ты…»

«Не тычь мне, – устало процедил Руслан. – Я просто прошу тебя посмотреть на себя мужскими глазами. Посмотри, и ты увидишь, что выставила свои прелести напоказ. Твое платье ничего не закрывает. В нем ни сесть, ни поднять ногу, чтобы не показать трусов. Ты позоришь меня перед людьми. Мне это не нравится. Неужели тебе не понятно?»

Руслан был не прав. Чудовищно не прав. Вот тут у Марины прорезался голос. И с этого момента она действительно перестала думать о том, что делает и что говорит.

«Знаешь, что, – отрезала она, – не я тебя, а ты меня позоришь своими словами. Какие трусы и кому я показываю? Что за глупость ты говоришь? Какое право ты имеешь меня учить?»

«Право? – усмехнулся Руслан. – Вот мы заговорили и о правах».

«Когда полукровки говорят о своих правах, это все меняет», – обратился он к своим друзьям.

Здесь Марине надо было сдержаться и не говорить то, что она сказала. Она должна была остановиться, но не смогла:

«А вот тут ты опять соврал! И уж если хочешь обзываться, то это ты полукровка, а не я. Я русская и по матери, и по отцу, и ты это хорошо знаешь. А ты полукровка!»

Руслан нехотя поднялся и встал перед ней, как противник, хотя из-за согнутой в коленке ноги и мягких кошачьих движений казался, в отличие от натянувшейся струной девушки, полностью расслабленным. Марину не насторожил его нервно кривившийся рот и колющий взгляд сузившихся глаз. Она продолжала обзываться, пока неожиданный резкий и сильный удар кулаком в пах не заставил ее согнуться пополам и проглотить недосказанные слова. Она задохнулась. И не смогла сопротивляться крепкой руке, цепко обхватившей ее за согнутые плечи, нагнувшей еще больше и поворачивающей по сторонам, чтобы чужие мужчины разглядели ее позор.

«Ну что, девочка, не видно твоих трусов?» – издалека, как из-под воды, услышала она противный голос с грузинским акцентом и довольным причмокиванием.

Потом она услышала, и тоже сзади, щелчки, – как поняла позже, ее фотографировал ученик Руслана, только у него был телефон нового поколения с редкой еще камерой. И только когда прошла целая вечность, и она решила уже, что умирает, ей удалось вздохнуть, освободиться от рук Руслана и выпрямиться.