Иван Алексеев - Повести Ильи Ильича. Часть первая

Второй раз Иван Антонович увидел почти все, что хотел. Стоявшая под душем худощавая девушка опустила руки и не шевелилась, предоставив струйкам воды свободно собираться по мраморно белой груди в область солнечного сплетения с двумя родинками, капать с ее приподнятых сосков на выделяющиеся ребра и стекать по светло-коричневому загорелому животу к пупку, переходя границу загара. То, что он видел, казалось по-детски некрасивым в сравнении с точеными женскими фигурками и круглыми формами, но очень трогательным и притягивало к себе. Иван Антонович не удержался, нагнулся к дырочке и увидел, как вода стекает по гладкой белой коже с курчавыми рыжими волосами, которые постепенно густеют и закрывают от нескромного взгляда самый низ живота. Глаза посмотрели наверх, он увидел лицо и, узнав чубчик соседки Аллы, подумал о странном отличии цвета волос на ее голове и животе. Вдруг стало горячо и стыдно за то, что он подсмотрел, и он отпрянул, чтобы не встретиться с девушкой взглядом. Он мог поклясться, что она его не заметила, и бояться было нечего. Но так же верно его беспокоило чувство, что кто-то его все равно видел и упрекает, как неразумного ребенка. Он закрыл краны, наскоро вытерся, быстро оделся подрагивающими пальцами и потихоньку ушел.

Подглядывание в душевых с тех пор перестало занимать Ивана Антоновича, – наверное, еще и потому, что в тот же вечер он сошелся на танцах с малышкой Надей, закрутившей его в водоворот событий, представлявшихся ему тогда важными.

Танцевать они ходили в соседний лагерь, переходя речку. Партнерши, которых выбирал Иван Антонович, держали его на расстоянии, не позволяя слишком близко прижиматься, как хотело его тело, и как делали некоторые другие пары. Он чувствовал выставляемую невидимую границу и не знал, как ее преодолеть. Он видел, как другие что-то нашептывают на уши своим избранницам, но не знал, о чем можно разговаривать с девушками. Когда он пригласил Надю, эта граница сразу пропала. Девушка прижималась к нему, как он хотел. На ней были синие джинсы с фирменной меткой и, в тон им, клетчатая рубашка навыпуск. Он поглаживал руками по ее гибкой спине, ощупывая пальцами бретельки и замочек бюстгальтера, и касался телом ее груди. Они танцевали так близко, что через рубашку он ощущал теплоту ее кожи, и легкое чувство влюбленности кружило ему голову.

В свой лагерь они возвращались вместе. Иван Антонович повел Надю прямо через разделившуюся ручейками речку, перепрыгивая их по белеющим в темноте камням. Он помогал ей спрыгивать с больших валунов, прижимая к себе и целуя в губы. Надя не сопротивлялась, подсмеиваясь глубоким гортанным звуком, и отвечала крепкими поцелуями.

Потом они сидели на женской половине веранды их домика в компании девчонок, которые ждали весельчака Гошу с другом, в круге падающего из комнаты света, разгоняющего темноту. Сидячих мест не хватало, и Надя очень естественно оказалась на коленках у Ивана Антоновича. Лариса оценивающе осматривала Ивана Антоновича и пикировалась с Надей. В висках Ивана Антоновича стучало, и он плохо понимал их слова. По лагерю объявили отбой. Гоша не пришел, и разочарованные девчонки решили послушаться прошедшего снизу домика воспитателя-баскетболиста, предложившего расходиться по комнатам.

Иван Антонович не хотел отпускать Надю, и она сказала соседкам, что они еще посидят. Лариса велела сидеть тихо и не мешать спать. Надя отвела Ивана Антоновича с табуреткой к перилам веранды, где они устроились в мертвой для посторонних глаз зоне, напротив промежутка стены между окнами. В комнате Аллы свет выключили еще до отбоя, а скоро он потух и в Надиной комнате, и они остались вдвоем с ней в густеющей темноте теплой южной ночи, кружащей им головы чувственной влажностью морского воздуха, приглушенным гулом волн и монотонным стрекотом кузнечиков или цикад.

– Корчит из себя опытную, – шепотом жаловалась Надя на Ларису, переводя дух между поцелуями. – Больше выделывается. На нее из-за купальника только и смотрят. Придумала себе образ грешницы. Даже противно.

Иван Антонович не хотел слушать про их разборки; он наслаждался Надиной близостью, все больше распаляясь страстью желаний. С ним наяву происходило то, о чем грезилось во снах. Надя покорно сидела у него на коленях, а его руки уже давно были под ее рубашкой, трогали грудь, одетую в бюстгальтер, гладили плоский живот и останавливались перед джинсами. Поцелуи становились длительнее и изысканнее, а Надины губы – жестче и требовательнее, они учили его целоваться и вели за собой в сладкую бездну. Потом он почувствовал кончик язычка, который то проникал в его губы, то шаловливо ускользал от них, а потом и весь ее маленький острый язык, который глубоко и по-хозяйски стал орудовать во рту. Сначала это не очень понравилось Ивану Антоновичу, но, поддавшись ей, он тоже стал запускать свой язык в Надин рот, и неприятное ощущение прошло, сменившись страстью.

Скоро первые острые ощущения глубоких поцелуев сгладились, и Иван Антонович начал искать новые. Он расстегнул верхние пуговки Надиной рубашки и через полупрозрачную сеточку верхней части лифчика целовал ее груди, чувствуя, как поднимаются на них пупырышки сосков, а потом подлез под низ рубашки и поцеловал голый живот девушки выше пупка.

– Почему ты меня выбрала? – спросил Иван Антонович.

– Потому что подошел и пригласил, – ответила Надя, поглаживая его вихры. – Если бы подошел раньше, я бы выбрала раньше.

– Я тебе нравлюсь?

– Да, – шепнула Надя,

– Ты мне тоже, – посчитал своим долгом признаться Иван Антонович.

– Ты знаешь, я так счастлив, – продолжал он, хотя не знал этого наверное. – У меня еще не было девушки.

– Я знаю, – довольным горловым смехом пощекотала его в ухо Надя.

– А у тебя был кто-то? – он понял, какая мысль его беспокоила.

– Был, – сказала Надя.

– Я тебе не верю, – сказал Иван Антонович, потому что это ломало образ юной прелестницы, который он хотел любить, хотя и подтверждало его догадки.

Девушка ответила благодарным поцелуем, который затянулся и снова стал повышать градус сладострастия.

– Можно расстегнуть? – попросил Антон Иванович, путаясь не слушающими пальцами в крючках лифчика.

– Подожди, – Надя сняла рубашку, расстегнула крючки и сбросила бюстгальтер. Потом накинула рубашку, застегнув ее на одну верхнюю пуговицу, и стала целовать Ивана Антоновича, дразнясь языком.

Он еле оторвался от ее губ и левой рукой полез под рубашку к грудям, сначала поглаживая их пальцами, а потом осторожно целуя слегка припухшими губами и трогая языком соски. Надя держала и не отпускала его правую руку, иногда сжимая ее с такой силой, которую трудно было ожидать.