Сергей Петросян - Странник

Письма и документы, оставшиеся от деда, были аккуратно перевязаны шпагатом и сложены в несколько коробок. Бабушка во время частых командировок горного инженера Сергея Рубеновича Мелконяна всегда приводила его бумаги в порядок. После смерти деда отец этими коробками не интересовался, но выбросить так и не решился. Читать чужие письма Андрею постепенно надоело, и он теперь только осматривал конверты с ножницами в руках – иногда попадались марки с портретами Ворошилова, Калинина и Сталина. Миша с Таней были страстными филателистами и он решил сделать им подарок. Два письма, соединенные большой канцелярской скрепкой, привлекли его внимание – марки на конвертах были иностранные. На одном – болгарская, с изображением электростанции, на другом – две аргентинские, с портретом Евы Перон. Отправителем обоих писем был некий «О. Деведжян» или «О. Devedjian», как было написано на аргентинском конверте. Отложив ножницы, Андрей достал вложенные в конверты листы. Оба письма были написаны по-армянски. Разочарованно отложив их в сторону, он уже хотел вырезать марки и выбросить письма в мешок с мусором, но на всякий случай позвал отца:

– Папа, ты не знаешь такого Деведжяна из Аргентины? Может, богатый родственник, наследство нам оставил.

Отец повертел конверты в руках.

– Нет, это не родственник. Помнишь, дед рассказывал про военачальника Гарегина Нжде, который умер в тюрьме?

– Имя запомнил. В Софии даже видел дом, где он жил.

– Так вот, насколько я помню, Оганес Деведжян был арестован вместе с Нжде и сидел с ним в советской тюрьме, а вот что с ним потом стало, я не знаю. Если, конечно, это тот Деведжян.

– Интересно, что он мог написать деду? Они что – знакомы были?

– Боюсь, мой отец так и не узнал, о чем здесь идет речь. Он всю жизнь прожил в России и по-армянски не читал.

– У тебя нет знакомых армян, чтобы перевести эти письма?

– Зачем это тебе? – удивился отец.

– Интересно. Видишь, – Андрей кивнул на фотографии, разложенные на ковре, – генеалогическое древо составляю. Вдруг здесь что-нибудь про твоего деда Рубена, того, что с маузером и биноклем.

– Знаешь, у отца был знакомый историк-армянин из университета. Сейчас на пенсии уже, наверное. Попробую найти его телефон.

* * *

Через неделю Андрей нашел огромный сталинский дом в районе Автозаводской. Судя по разномастным стеклопакетам и старым деревянным рамам в некоторых окнах, подъезд еще не был «социально-однородным». На двери нужной квартиры он насчитал пять кнопок звонков. Похоже, профессор жил в коммуналке. Под одной из кнопок была наклеена бумажка: «Маркаряну – 2 зв.» Андрей нажал дважды. После долгого ожидания загремел замок и на пороге показался огромного роста старик с хищным орлиным носом и густыми, как у Брежнева, бровями.

– Юрий Ашотович? Я Андрей. Мой отец звонил вам.

– Здравствуйте, молодой человек. Так вы и есть внук Сергея Рубеновича? Проходите-проходите, – голос у хищного старика неожиданно оказался мягким и приятным, таким же, как и его легкий акцент.

Они прошли по длинному коридору, заставленному тумбами и шкафами, и оказались в большой комнате. Жилище профессора точно по центру было перегорожено книжными полками. В одной половине, по-видимому, размещались спальня и кабинет хозяина. Здесь стояли диван и письменный стол, а стены также были заняты книжными полками. Андрея профессор провел во вторую половину, которая, очевидно, служила гостиной. Андрей огляделся. Два удобных кресла, журнальный столик между ними. На стенах – множество фотографий в деревянных рамках. Удивило отсутствие телевизора. Не спрашивая, Маркарян достал из шкафчика два коньячных фужера и плоскую бутылку с надписью «Ной».

– Аспиранты приносят, – объяснил он, разливая ароматный коньяк, – а в одиночку я не пью. Сначала – за знакомство, а потом о делах.

Минут пять пробовали, закрывали глаза и хвалили напиток. Видимо, таков здесь был обязательный ритуал.

– Ну-с, а теперь рассказывайте.

Андрей достал из кармана письма. Профессор надел очки и, изучив конверты, положил их на стол, не открывая.

– Ну, что ж, я читал эти письма. Их мне показывал ваш дед.

– Мне интересно, о чем там идет речь.

Маркарян задумался.

– Вы знаете кто такой Оганес Деведжян?

– Отец сказал, что он был арестован и сидел вместе с Гарегином Нжде.

Старик удовлетворенно кивнул:

– Приятно, что вы знаете, кто такой Нжде.

– Я видел мемориальную доску в Софии. Там написано, что он умер в 1955-м в Сибири.

– Да, раньше так и думали. Сейчас рассекретили многие материалы. Он умер действительно в 1955-м, только не в Сибири, а во владимирской тюрьме.

– Так Деведжян там с ним сидел?

– И там, и в Ереване, и на Лубянке… Повозили их по стране.

– А зачем?

Маркарян развел руками:

– В двух словах тут не расскажешь. Придется начать издалека.

Он снова разлил коньяк по бокалам.

– История эта напоминает книгу «Железная маска» Дюма… – начал рассказывать он и с удовольствием пригубил из бокала. Похоже было, что удовольствие ему доставляет не коньяк, а возможность снова оказаться в положении лектора перед благодарной аудиторией.

– Судьба свела Деведжяна и Нжде в далеком 1920-м году. Оба они тогда были членами дашнакского правительства Армении, причем Деведжян был министром юстиции. Потом оба руководили восстанием дашнаков против Советской власти. После поражения восстания они эмигрировали в Болгарию, где продолжили политическую борьбу за освобождение армянских территорий, захваченных Турцией. Причем Нжде постепенно отошел от дашнаков ввиду их «умеренности» (он всегда был борцом), а Оганес так и остался активным членом партии Дашнакцутюн. Во время второй мировой войны они сделали ошибочную ставку на Гитлера, надеясь, что он оккупирует Турцию, и предложили немцам сформировать армянский легион для участия в освобождении Западной Армении, захваченной турками. Когда стало понятно, что Германия не собирается нападать на Кемаля Ататюрка, а легионеров планируют использовать при оккупации Крыма, и Деведжян, и Нжде вернулись в Болгарию. При приближении советских войск к Софии Нжде было предложено улететь на немецком самолете в Вену, но он отказался, надеясь, что СССР вскоре объявит войну Турции, и он сможет принять в ней участие. После прихода советских войск написал письмо с этим предложением генералу Толбухину. 9 октября Нжде был вызван в советскую миссию, где ему сообщили, что он должен выехать в СССР, чтобы лично сделать своё предложение руководству. 12 октября был арестован СМЕРШем и направлен в Москву, во внутреннюю тюрьму МГБ на Лубянке, откуда в 1946 году был переведен в Ереванскую тюрьму. В 1947-м в Бухаресте был арестован и скрывавшийся там Деведжян. На долгие годы оба арестованных превратились в секретных узников – руководство СССР то планировало использовать их в секретных операциях против Турции, то хотело отправить их эмиссарами в зарубежную армянскую диаспору, но каждый раз решение отменялось. Их семьи, оставшиеся в Болгарии, были уверены, что их давно расстреляли. Когда Нжде, не имея сведений о жене и сыне, объявил голодовку, ему лишь показали их фотографию. Десять лет им не только были запрещены свидания и письма, но даже их личные дела были засекречены. После смерти Сталина в 1953-м о них просто «забыли», но летом 1955-го Деведжян был неожиданно освобожден и сразу же репатриирован в Болгарию, чьим гражданином он являлся. А в 1956-м он сумел уехать в Аргентину, где на тот момент проживала его семья.