Виктор Дьяков - Дела житейские (сборник)

На этот раз Ирина Петровна не сразу нашла, что ответить. Минут пять она молча смотрела в окно автобуса, где уже мелькали улицы московских окраин.

– Этот вопрос не ко мне, а к тем, кто таким устроил весь этот мир. Вы, наверное, думаете, что я сейчас обрушусь с обвинениями на столь обожаемого вами Бога, что он все так устроил. Но я ведь атеистка и отлично осознаю, что этот мир устроил не Бог, а вполне конкретные люди, и если для них черное является белым, а белое черным… то нам ничего не остается, как принять это и жить в таком мире, альтернативы для нас, простых смертных, нет.

– Значит я другая, я не хочу это принимать. Для меня черное всегда было черным, а белое белым, – Наталья Сергеевна вдруг широко и как-то непонятно-счастливо улыбнулась.

– Другая… не такая как все… не от мира сего? – переспросила Ирина Петровна.

– Нет, я не юродивая. Я просто не путаю цвета жизни, и мне кажется, что если не будет таких как я, которых вам жаль, жизнь станет просто невыносимой, – Наталья Сергеевна отвернулась, явно давая понять, что ей больше не о чем спорить, к тому же автобус уже вырулил к спальному микрорайону, где располагалась школа.

рассказ

Последние несколько лет Анна Ивановна чувствовала себя неважно, у неё болело буквально всё: сердце, глаза, голова, желудок, ноги… Врачи в районной поликлинике лишь разводили руками и были едины в своём мнении – возраст.

Анне Ивановне шёл семьдесят девятый год и она, хоть и осознавала, что умереть в таком возрасте далеко не противоестественно, всё же надеялась "протянуть" ещё несколько лет. Эта надежда основывалась на том, что её родители в своё время смогли "преодолеть" восьмидесятилетний рубеж. Правда, они жили в селе, а Анна Ивановна смолоду попала в Москву, до пенсии работала на вредном производстве… Но это, по её мнению, с лихвой должно было компенсироваться жизнью в городской квартире с удобствами и, конечно, её постоянной заботой о здоровье. Она регулярно навещала поликлинику и неукоснительно выполняла получаемые там предписания, покупала все прописываемые лекарства, как продаваемые по льготной цене, так и за полную плату, тратя на них значительную часть пенсии…

Тем не менее в одно "прекрасное" утро Анна Ивановна не смогла встать с постели. Вернее встала и тут же упала, у неё вдруг отказали левая рука и левая нога… Анна Ивановна жила одна. Её муж умер почти десять лет назад, дети, сын и дочь, жили своими семьями… Нет, она не ощущала себя одинокой, брошенной. Экономная во всём, кроме медикаментов, она вполне обходилась пенсией, более того у неё даже были некоторые сбережения. Своих детей она воспитала в том же духе, и как сама от них не зависела материально, так и они не "доили" её…

И вот тут, с трудом вскарабкавшись с пола на кровать, Анна Ивановна, возможно впервые в жизни, поняла, что без посторонней помощи никак не обойтись. Трудно было даже дотянуться до телефона… ещё труднее доползти до туалета…

После звонка сын и дочь примчались к ней с максимально возможной скоростью. Анна Ивановна всё ещё верила, что это какой-то очередной рядовой недуг. Вот приедет врач, сделает укол, выпишет лекарства и всё пойдёт как прежде… Но дети не стали, как советовала им мать, вызывать участкового врача, они вызвали "скорую". Диагноз оказался беспощаден – инсульт, образовался тромб в той части мозга, которая "командовала" левой частью тела…

Так Анна Ивановна попала в женскую палату неврологического отделения энной горбольницы. Впрочем, сначала её положили прямо в холле больничного отделения. Больше суток пришлось ожидать, пока освободится место в палате. О, лучше бы оно не освобождалось. Во-первых, это была кровать на которой умерла больная, во-вторых… в-третьих… Анна Ивановна почти не двигала рукой и ногой, но голова у неё функционировала нормально. Она всё слышала, обоняла, видела… видела, правда, не очень хорошо, по причине болезни глаз…

В небольшой палате располагалось десять коек, с небольшими, на размер тумбочки, проходами. Две больные были совсем тяжёлые – они уже давно, с момента поступления не могли выйти из комы, но благодаря крепкому сердцу не умирали. Ещё три просто тяжёлые. Эти пребывали в сознании, но фактически не могли ни с кем общаться, потому что, кроме конечностей, у них отнялся и язык. Ещё две среднетяжёлые, у них, как и у Анны Ивановны, была порожена только одна сторона. И, наконец, последние две больные готовились на выписку – они хоть и с трудом, поминутно хватаясь за стены и спинки кроватей, но могли передвигаться, и главное, что не могли остальные, самостоятельно принимать пищу и ходить в туалет. Почти у всех больных хотя бы днями должны были рядом находиться родственники, а у тяжёлых круглые сутки… кормить, подмывать, менять простыни, пододеяльники… В палате постоянно царил тяжёлый "туалетный" дух.

У этих почти недвижимых, но ещё живых русских старух не имелось денег и было мало детей, максимум двое. За некоторыми вообще ухаживать некому, а медперсонал… Дежурные медсёстры без дополнительной оплаты отказывались обмывать и выносить из-под больных – они получали нищенскую зарплату, а работа тяжёлая, грязная…

Кровать Анны Ивановны помещалась у окна. Возле неё днями поочерёдно дежурили дети. Дочь, которая дежурила вторую половину дня, перед уходом домой одевала на мать памперс, потому что медсестры среди ночи не подходили к больным ставить "утку". Утром приходил сын, снимал с матери памперс, если было необходимо менял простыни… кормил её с ложечки завтраком…

– Ну что, мам, как спала? – нарочито бодро спрашивал сын.

– Да так… никак, – мрачно, вытирая здоровой рукой слезящиеся глаза, ответила Анна Ивановна.

– Как это "никак"… тебе лучше? – удивился сын, ведь в предыдущие дни мать после ночи обычно жаловалась на боли, или на то, что медсестру не могла дозваться.

– Володь, ты мне глаза закапай? – попросила Анна Ивановна, не отвечая на вопрос.

Сын достал из тумбочки глазные капли, которыми мать пользовалась уже несколько лет, взял пипетку… Стали развозить завтрак.

– Ну, что мам, поедим? Сегодня манка.

– Не хочу я, сынок.

– Эт ты брось, надо есть… Она не горячая, я попробовал.

Сын терпеливо кормил мать с ложечки, она несколько раз поперхнулась, закашлялась:

– Всё… не могу больше… кхе-кхе… горло узкое стало, не лезет…

Анна Ивановна съела не более четверти порции. Другие больные, возле которых дежурили родственники, тоже с переменным успехом принимали пищу, "тяжёлым" её просто впихивали в рты. У кого же никого не было… таких в палате было две. Одна с грехом пополам могла поесть сама, вторая… К ней, когда уже собирали посуду, подходила медсестра, несколько раз тыкала в рот ложку с уже остывшей кашей…