Шамиль Идиатуллин - Rucciя

– Дорогой товарищ старший лейтенант, – сказал Кириллов с чувством. – Мне отдан устный приказ. И показать я его не могу. Могу только сказать, что к 7 утра мы должны быть в пункте назначения. А дотуда ходу часа два. И хрен знает сколько ваших коллег. И что мне теперь, возвращаться в Самару и просить полковника напечатать приказ в ста экземплярах – для каждого татарского коллеги? Или, может, татарские коллеги все-таки перестанут залупаться и свяжутся наконец со своим начальством? Чтобы, значит, понять, кого следует доставать часами напролет, а кому придавать машину сопровождения с вот такенным татарским флагом – или что вы там вешаете, чтобы вас не тормозили у каждого столбика?

– Тхь! – сказал старлей с крайне скептическим видом. Пару секунд побуравил взглядом капитана и колонну за его спиной (несколько офицеров вылезли на броню, безучастно наблюдая за ходом переговоров), потом достал из нагрудного кармана рацию и включил звук, убранный, видимо на время беседы – кстати, вопреки инструкциям, отметил Кириллов, который с интересом наблюдал за манипуляциями старлея. Вместо нудных ментовских переговоров динамик порадовал окрестных птичек интенсивным однотонным треском. Все, стало быть, шло по плану, и бригада радиоподавления, как и полагалось, пять минут назад приступила к работе. Старлей несколько секунд послушал неприятный треск, потом переключил частоту, еще раз и еще – все без толку. Тогда он вырубил рацию совсем и аккуратно убрал ее обратно в карман.

– Тяжело вам, наверное, работать, без связи-то, – посочувствовал Андрей.

– Работать всегда тяжело, – ответил старший лейтенант и зачем-то улыбнулся. Добродушно так. И добавил: – Видите, товарищ капитан, начальство так занято, что на фиг всю радиосвязь отменило. Придется вам со мной договариваться.

– Ну так айда договариваться, – обрадовался Андрей. – По таксе, стольник, или ты с каждого борта еще грузом берешь? Так это без проблем. Извини, арбузы не везем, не поспели еще, а солярки ведерко нальем – за четвертак мухом загонишь. Пошли, налью.

– Не, – сказал старлей, прекратив улыбаться. – У меня встречное предложение. За моей спиной карман видите, где иномарки стоят? Загоняем колонну туда и ждем, пока связь не починится. Если я все правильно понимаю, к вечеру чего-нибудь дождемся. А солярку погоди транжирить – тебе еще домой ехать. Можешь прямо сейчас, кстати, развернуться – я препятствовать не буду.

– Да зачем разворачиваться? – удивился капитан и даже почесал левой рукой затылок. – Я лучше дальше поеду.

– Да не поедешь, Андрей Сергеич, честное ментовское, – возразил старлей. – Давай командуй своим – пусть правее принимают и паркуются. Я распоряжусь, чтобы бээмвухи подвинулись.

Старший лейтенант начал поворачиваться к своим. Капитан хэкнул и вполсилы, чтобы не убить, ударил его в шею. Тут же подхватил левой рукой за лямку жилета и подтянул к себе, а правой зацепил старлеевский «Бизон» – чтобы, значит, не стрельнулось случайно.

Начало получилось очень удачным. Саня Егоров, сидевший в головной машине, не прохлопал сигнал Андрея и мгновенно завел дизель – и рев тут же подхватили остальные машины. Старлей послушно повалился в объятия старшего товарища, который быстро поволок его к БТР. А остальные капээмовцы вроде бы ничего не успели понять.

На второй секунде все поломалось. Старлей едва коснувшись жесткой спиной груди Андрея, резко мотнул головой назад. Лицо взорвалось гранатой, ослепившей и сорвавшей дыхание – и тут как молотком ударило руку, лежавшую на «Бизоне»: татарский мент коротким рывком сломал капитану большой палец и запястье. Андрей, охнув, выпустил автомат и получил жестокий удар прикладом в солнечное сплетение. Сердце лопнуло и острым осколком перерезало грудь и горло, поэтому дышать стало нельзя. Кириллов попытался отмахнуться ватной ногой, но чуть не повалился наземь – и тут же железный коготь сдавил гортань и впился в ямку под левым ухом, а чудовищный голос легко перекрыл и рокот дизелей, и рев потока боли, захлестывавшего голову:

– Заглушить моторы! Через секунды открываю огонь!

И сразу ударили автоматы.

Там же, тогда же.

Ренат уже собрался предложить стоявшему рядом лупоглазому лейтенанту завершить, наконец, процедуру проверки, пока у КПМ не выстроилась совсем многокилометровая очередь – и в этот миг с некоторой оторопью увидел, как вредный старлей и здоровый капитан на секунду разошлись, потом вдруг сшиблись, а потом злобный мент развернул обмякшего собеседника лицом к колонне и что-то заорал, а колонна в ответ врубила моторы и выдавила из своих недр нескольких солдатиков, которые врезали из нескольких стволов. Старлей огрызнулся парой умелых коротеньких очередей и, не выпуская капитана, ловко побежал спиной вперед к КПМ. Автоматчики на броне спрятали головы, зато из «КамАЗов», стоявших за транспортерами, начали выпрыгивать пятнистые спецназовцы. Они тут же рассыпались в играющую цепочку и рванули вперед. Одновременно передний БТР тронулся с места и потихоньку покатил за уволакиваемым командиром, как кобра за факиром.

Лупоглазый старший лейтенант, стоявший рядом, рявкнул: «Степанов, Губайдуллин – огонь!» – и, бегло прицелившись, одиночными выстрелами срезал двух ближайших спецназовцев. Потом рванул вперед, к старлею. Степанов, вскинув автомат, но не стреляя, бросился за ним, а побелевший Губайдуллин, закусив губу, загрохотал очередью на полмагазина, норовя попасть в невысокое солнышко.

Ренат гаркнул: «За тачки!» – и, как и собирался десять минут назад, прыгнул через капот BMW . Через секунду к нему подполз Славян, а Тимур с Саньком, спрятавшиеся за второй машиной, махнули руками, показывая, что с ними все в порядке.

– Ни хера себе, – сказал Славян. – Малай, тебя всегда так родина встречает?

Малаем Татарина называли только совсем свои – с легкой руки армейского прапора, служившего в свое время в Казани. Наутро после прибытия пополнения из учебки прапорщик Ковтун сообщил помятой казарменной общественности, что рядовой Рахматуллин за свой беспредел будет наказан, потому что бить ногами своих боевых товарищей за невинную шутку нельзя – тем более если ты еще не eget (парень), а malay (пацан). Больше прапор филологическую разносторонность не демонстрировал никогда, а с Ренатом здоровался за руку – но кличка все равно прилипла.