Александр Проханов - Русский

– Еще один пример русского мессианства, други моя, – Патриарх Никон, который в семнадцатом веке под Москвой воздвиг чудную обитель, Новый Иерусалим. Он послал монахов и архитекторов в Палестину, в Святую землю, и те принесли ему под Москву чертежи храма Гроба Господня, топонимику Святой земли. И теперь под Москвой, в Ново-Иерусалимском монастыре, есть Голгофа, Крестный путь, Фавор, река Иордан, Генисаретское озеро и Гроб Господень, – все дороги и тропы, по которым ступала нога Христа. По разумению Никона, Россия была той землей, которую выбрал для своего Второго Пришествия Иисус Христос. Россия, избранная Богом страна, строила для Спасителя среди подмосковных березняков и рек удивительный космодром, на который в буре огня и света должен был опуститься Христос. Ибо Россия – излюбленная Христом страна, которую «удрученный ношей крестной в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя». Грандиозная космогония Никона была созвучна тому, как если бы русские задумали передвинуть земную ось, поменять местами летающие в мироздании планеты и сделать Россию центром Вселенной…

Не было утлого чердака, закутанных в обноски людей, измученных лишениями лиц. Они мчались на стремительном звездолете, одетые в серебристые скафандры, слушая «музыку сфер». Разлетались в стороны лучистые спирали галактик. Туманились зарева бессчетных миров. Зажигались разноцветные солнца. Они были герои, посланные великой страной совершить космический подвиг. Там, где они пролетали, оживали умершие миры, вспыхивали померкшие звезды, расцветали во Вселенной сады, в которых пели дивные птицы.

Серж смотрел на лица своих товарищей, и они ему казались прекрасными.

– От патриарха Никона прямая линия ведет к Иосифу Сталину – создателю «красной империи», отличной от всего того, что знало прежнее человечество, империи, задуманной как царство справедливости, как мистический порыв к совершенному человечеству. Она имела цель преодолеть гнетущую гравитацию смерти.

Мистика красного сталинского смысла в том, что в нем заложена идея земного бессмертия. «Красное царство» Сталина строилось в пору, когда кругом, в Европе и Азии, клокотал фашизм, стремившийся повернуть колесо истории вспять. От Божественного солнца небес к Черному солнцу подземелий. Сталин создавал университеты и академии – эти монастыри высшего знания. Строил авиационные и танковые заводы – эти алтари будущей священной жертвы. Создавал батальоны и армии, где взращивались будущие подвижники и святые. Война, которую вел Сталин, была войной за русский вариант истории, была космической схваткой, в которой Россия принесла невиданную Христову жертву – тридцать миллионов своих возлюбленных чад. Как и Христос, красная Россия выправила пути Господу своему, направила колею истории к свету и совершенству. Все погибшие на полях этой мессианской войны являются святыми и мучениками. Поклонение им – это поклонение нашим святым и праведникам…

Сержу хотелось плакать. Его сердце был открыто для великой любви, вмещало в себе весь мир. И то желтое пшеничное поле, где в колосьях стояли памятники бородинским полкам. И безвестную могилу деда, засыпанную степными снегами. И тот разбитый мраморный памятник на заросшем кладбище с именем умершей вдовицы. И могила Пушкина с белокаменной урной. И могила Толстого без креста среди могучих дубов. И две дорогие могилы, где лежат под крестами любимые мама и бабушка. Он их всех любил и своей любовью воскрешал, и все они были здесь, на чердаке, сияли из темноты их чудесные лица.

– Как учит мой друг, замечательный русский космист Лука Петрович Карпов, он же Лукреций Кар, Гагарин перенес земную историю в Космос. С этого момента земная история России стала историей космической. Любое деяние, любой поступок, совершенные на земле, меняют весь Космос. Юрий Гагарин – святой. Он не погиб в авиационной катастрофе, а живым был взят на небо. Когда мы слышим летний гром за высокой синей тучей, мы знаем – это летит Гагарин, и его след в небесах отмечен радугой.

Профессор умолк, и его лицо прозрачно светилось, словно в нем уменьшилась земная материя и просиял дух небес. Серж смотрел на Профессора, на Капитана, на Кешу, и ему казалось, что их головы окружены тончайшими нимбами из радужных разноцветных колечек.

Молчали, слушая тихие рокоты крыши, над которой проносился ночной ветер, бульканье в трубе и скрипы балок. Невнятный шум неугомонного города.

– Отойдем ко сну, други мои, – сказал Профессор своим ученикам и последователям, среди которых был теперь Серж.

– Ложись сюда. – Кеша показал Сержу продавленный топчан, над которым проходила труба. – Там вторая дверь, – указал он куда-то в угол. – Если полицаи станут сюда ломиться, уходим другим манером. Ложись одетый. А то без порток убежишь.

Серж надел свои просохшие башмаки, натянул на голову шапочку, улегся на топчан, накрывшись каким-то дырявым пледом. Слушая уютное журчание в трубе, жестяные рокоты крыши, уснул. И сон его был как в детстве, на даче, когда шумел за стеклами летний дождь, хлюпала бочка и благоухал под окном цветущий куст жасмина.

Сквозь цветущий куст, мягкий шелест дождя, блаженство сна, который возвращал ему восхитительные переживания детства, ударил черный тяжелый шкворень, тот, что задвинул в печь беззвучно кричащего белоруса. Пробуждение было ужасно, под грохот в чердачную дверь, сиплые крики:

– Крысы чердачные, открывай! Травить вас, как крыс поганых!

Вскочил, видя пугливый лучик фонарика в руках Кеши. Всей бестолковой торопливой гурьбой протиснулись во вторую дверь, ведущую на черную лестницу. Ахая, хватаясь за корявые перила, скатились вниз, мимо лестничных окон, в которых мутно синело утро. Выбежали на задний двор. Сержа обожгло морозным железным воздухом. На грязных фасадах горели желтые окна. Две подворотни вели на улицу, где мелькали автомобильные фары, рябили пробегавшие, черные на белом снегу, пешеходы. Кеша и Капитан, поддерживая грузного Профессора под руки, устремились в одну подворотню, а Серж метнулся в другую, слыша за спиной, у подъезда, сиплые крики и брань. Видел, как в полукруглом проеме ворот семенит Профессор, и его, что есть силы, тянут вперед Кеша и Капитан. Успел подумать, что больше их никогда не увидит и ему не дано узнать, что связывает Профессора, проповедника русского мессианства, и лучезарного космиста Лукреция Кара.

Он бежал по улицам, и гиена с налитыми кровью глазами гналась за ним по пятам. Она нюхала его след, настигала в утренней толпе, кидалась за ним в подземные переходы, врывалась в магазины, проламывая турникеты. Ее вой сливался с рявканьем полицейских машин, с истошными воплями карет «скорой помощи». Красные огни светофоров, рубиновые в утреннем небе рекламы были глазами чудовища, которое стремилось его схватить и вернуть обратно под землю, в сырой туннель, где на стыках лязгают ужасные вагонетки.