Александр Проханов - Русский

– Знамена и священные изображения – на вынос! – командовал вождь с офицерскими усиками.

Флаги выносили на улицу. Вслед за ними из полутемных помещений на яркий морозный свет выносили высокие шесты, на которых красовались золоченые деревянные идолы.

– Это Перун, – пояснял Сержу появившийся Каратаев, указывая на золоченого бога с огромным глазом в центре живота, двумя головами, украшенными пучками молний. – А это Велес, скотий бог. – Мимо Сержа проплыл золоченый идол с бычьей головой, сжимавший в объятиях ржаной сноп. – А это Берегиня. – Золотая дева с сияющими очами раскрыла руки, обнимая светящийся воздух.

Идолов выносили на улицу, и Серж радостно смотрел, как горят золотые божества среди московских фасадов, реклам, фонарей. Казалось, Москва славит воскрешение древних богов.

Клубящаяся толпа, в которую вливались все новые и новые группы, постепенно принимала образ колонны, состоящей из организованных дружин, командиров с повязками, знаменосцев с тотемными символами.

Серж радостно оглядывался, желая понять, кто стал его братом и соратником, кто, подобно ему, в это синее морозное утро вышел славить русских богов, русскую силу, сложился в духовное братство.

Было много молодых людей в поролоновых куртках и вязаных шапочках, молодежь из московских предместий и спальных районов. На некоторых виднелись шарфы футбольных клубов. Серж узнавал в них тех, кто во время футбольных матчей надсадно кричал: «Россия! Россия!», бузил и устраивал потасовки. Было немало крепких мужчин с военной выправкой, видимо отставников, привыкших к порядку, дисциплине, недоверчиво поглядывающих на разбитную молодежь. Были молодые, в дорогих дубленках и меховых шапках здоровяки, которых Серж отнес к преуспевающим предпринимателям.

Он заметил немолодую женщину с породистым, высокомерным лицом, в дорогой норковой шубе, с меховой муфтой, куда она прятала сухие белые руки. Рядом с ней был пожилой господин в дорогом пальто, с холеной бородкой, который наклонялся к даме и что-то вежливо ей пояснял. Серж узнал вчерашнего волхва с седыми кудрями и золотой повязкой на лбу. Рядом поместилась экстравагантная женщина в пальто, скроенном из множества цветных лоскутков. На голове ее красовалась шляпа с фазаньими перьями, а сзади к пальто были пришиты несколько лисьих хвостов.

Все эти люди казались Сержу замечательными. Творцами, волхвами, воинами. Были ему братья и сестры, взяли в свой круг, под охрану божественных сил, русских древних стихий, перед которыми бессилен жестокий тат.

В толпу осторожно въехал грузовик с опущенными бортами, украшенный флагами и языческими эмблемами. На кабине было укреплено безлистое дерево, все в лентах, в узелках, подобное тем волшебным деревьям, что растут у целебных ключей, на колдовских капищах, на могилах кудесников. В открытом кузове стояло сооружение, напоминающее странную звонницу, на которой вместо колоколов висели бубны, медные гонги, деревянные била, белые черепа животных, морские раковины. Перед звонницей колдовал музыкант, которого Серж сразу узнал. Пермский чародей Иван Нилов из клуба «А12», смуглый, с длинными темными волосами, похожий на индейца. На нем была безрукавка овечьей шерстью наружу. Унты из оленьего меха. На запястьях красовались браслеты из птичьих перьев. На груди висел амулет из медвежьей лапы. Он походил на человека-зверя из сказок народов Поволжья и Урала. Пальцы его рук, его стопы были продеты сквозь веревочные и ременные петли, соединялись с экзотической звонницей.

– Колонна… Медленно… С интервалами… Соблюдая дистанцию… Марш! – рокотал в мегафон руководитель с офицерскими усиками.

И вся масса людей колыхнулась, подалась вперед, зашуршала множеством ног, окуталась паром и пошла по улице, захватывая оба тротуара, поглощая стоящих на тротуаре людей. Перед колонной медленно катила полицейская машина, над которой, как фиолетовая бабочка, трепетала мигалка.

Серж шагал со всеми, чувствуя дышащую силу колонны, был соединен с ней единой волей, единой судьбой. Ударял себя в грудь, выдыхая: «Воля России!» Он никогда прежде не испытывал такого единодушия с другими людьми, такой к ним любви, благодарности. Был готов по приказу вождя, подчиняясь командирам дружин, шагать туда, куда зовут золоченые идолы, шелковые знамена, волшебное, украшенное лентами дерево. В восхитительную сказку, в ослепительную мечту. Туда, где царят воля, сила и красота свободного молодого народа.

Музыкант дернул веревку и ударил в гонг. Еще и еще. Гулкий медный звук, расширяясь, полетел по улице, раздвигая дома, возносясь под солнце. Летел впереди колонны, открывая ей путь среди мишуры вывесок, реклам, фонарей. Сержу казалось, что могучие звуки бьют ему в грудь, отваливают от нее тяжелые валуны, глухие плиты, и становилось легче дышать, вольней билось сердцу.

Музыкант, продолжая извлекать из гонга медлительные округлые звуки, похожие на медные пузыри, ударил в бубны, в упругие поющие мембраны, от которых зазвенели окна домов, засверкали сосульки водостоков. Пространство наполнилось вихрями, протуберанцами, в которых волновалась лазурь небес, закружилась, как чаинки в чаю, воронья стая. Серж почувствовал, как распадаются в душе тяжелые пласты, твердые сланцы, хранившие в себе забытые окаменелости и отпечатки, и оживали оттиски забытых цветов, звуки отшумевших дождей, запахи былых снегопадов.

Музыкант бил кулаком, дергал петли, поднимал колени. Казалось, он танцует ритуальный шаманский танец, вызывая духов, и они слетались на московскую улицу из-под лесных коряг, из речных прорубей, из древесных дупел. Серж чувствовал, как опадают стягивающие сердца обручи страха и уныния, и он сам начинает приплясывать, под ногами, сквозь асфальт, под спекшимся грунтом играет невидимый ключ, кипит драгоценная влага, протачивая путь на поверхность.

Музыкант горбил мохнатую спину, извивался, наносил множество ударов в медный гонг, кожаный бубен, в звонкие деревянные била. Успевал целовать висящую на груди когтистую медвежью лапу. Золотые боги на высоких шестах танцевали вместе с колдуном. Тотемные звери на шелковых флагах крутили головами, перебирали лапы, извивали хвосты. Серж чувствовал приближение чего-то огромного, сияющего, безымянного, что рождалось в душе, воскресало в глубинах его древней памяти.

Колдун, покрытый звериной шерстью, сверкая птичьими перьями, приложил фиолетовые губы к перламутровой раковине. Заиграл, засвистел, задул, выдувая длинные трели, которые, как сверла, вонзались в землю, буравили грунт и асфальт, пробивали фундаменты древних церквей, плиты старинных склепов. И ликующие духи вырывались на свободу, резвились под солнцем, славили волшебного трубача. Сержу казалось, что его обступило множество родных, полузабытых лиц и все они шествуют единым Русским маршем, столбовой русской дорогой, – и такое счастье быть с ними вместе, не ведая смерти.