Александр Проханов - Русский

Возможность поговорить со священником казалась ему восхитительной. Он решил терпеливо ждать завершения службы.

Печально и трогательно пел хор нежными, светящимися голосами, передавая свою печаль священнику, который подхватывал улетающие ввысь звуки, и они превращались в рокочущие слова таинственного, умонепостижимого языка. И сердце тихо таяло, оплывало вместе с тонкими золотыми свечами, над которыми склонялись исхудалые лица двух смиренных послушниц. Икона казалась усыпанной лепестками цветов, и от нее исходили сладкие вянущие ароматы, как от осеннего букета. Серж, погруженный в эти чудные запахи, плывущие огни, рокочущие звуки, постигал сердцем суть незнакомого языка, на котором говорилось о чудесной стране, где нет страданий и смерти и куда собираются после земных лишений измученные души. Обретают вечное успокоение и блаженство. И надо претерпеть земные несчастья, положиться на благую, сотворившую этот мир волю. И тогда тебе откроются врата в дивную страну, растворится висящая перед тобой икона, и ты, осыпанный лепестками, окруженный порхающими бабочками, отправишься в эти неземные края.

Две старушки на лавочке продолжали друг другу громко нашептывать:

– А пришла к преподобному Серафиму одна женщина и говорит: «Исцели меня, батюшка, а то совсем помираю». Он ее исцелил, но не до конца, какая-то хворь в ней осталась. Она просит: «Исцели меня до конца, батюшка». А он отвечает: «Нет, пусть в тебе немного болезни останется. Всякий человек немного болеть должен».

– А когда горело все прошлым годом, народ вышел и на краю деревни крест поставил. Пожар до креста дошел и остановился. С другого конца заходить стал. И там перед ним крест поставили, остановили. Так крестами деревню отстояли.

Сержу казалось, что на него накатился сладкий дурман, было невозможно бороться с дремотой. Он шагнул в близкую приоткрытую дверь. Трогал в темноте какие-то резные доски, тяжелые ткани. Нащупал низкий диванчик. Свернулся на нем, видя прилетавшую из храма золотистую полоску света, слыша голос священника. И заснул.

Ему снилось, что он приближается к иконе, перед которой тесно стоят святые и ангелы. Они расступаются, и он проходит, касаясь их облачений, пернатых крыльев, разноцветных хитонов. Створки иконы растворяются, как ворота, и он ступает на дорогу, сырую и темную от дождей. По сторонам краснеют и желтеют осины, падают при порывах ветра круглые волнистые листья, устилают черную дорогу. В каждом листе голубеет крохотная капля дождя, отражающая клочок синего неба, летящий среди туч над вершинами. И такая возвышенная печаль, и тоска, такая любовь к этим русским осинам, к последним, перед морозами, блеклым цветочкам, к летящей над дорогой сороке, такая слезная неразрывная связь с этой родной землей, где ему довелось родиться и суждено умереть.

Дорога от мороза сухая и твердая, как сталь. В колеях сизый лед с белесыми, вмерзшими пузырями. В голых вершинах несутся низкие тучи, предвестницы скорых буранов, глухих снегопадов, бесконечных черных ночей.

И внезапно в тучах, распахнутых ветром, возникает розовый луч, летит над лесом, пересекает дорогу, несется над голым полем. Словно невидимый вестник проносит за тучами волшебный фонарь, указывая страннику путь, зажигает в его душе веру в завершение странствий, в окончание мучительных тягот, когда в конце дороги возникнет прекрасный чертог и кто-то любящий обнимет его на пороге. Серж держал в руках хрупкую ледяную пластинку, смотрел сквозь прозрачный лед на улетающий розовый луч, и ему хотелось плакать от любви и печали.

Он шагал мимо солнечной белой поляны с голубыми сугробами, на которых блестели цепочки лисьих следов. И было радостно, ярко глазам. Душа ликовала, исполненная сил и мечтаний. Жизнь казалась ему бесконечной, сулила восхитительное творчество, небывалую любовь, необъятное счастье. Он смотрел на высокие елки, усыпанные малиновыми шишками, и молил кого-то, кто видел его в лесах, послать ему знак, что мечты его сбудутся и счастье его не минует. В ответ на его молитву из-за елок вылетела синяя сойка, пролетела над ним, уронив с крыла каплю лазури.

Ночная дорога блестела голубыми вспышками льда. Над зубчатой стеной деревьев горели звезды, белые, зеленые, розовые. То замирали, образуя великолепные узоры, сверкающие письмена, лучистые знаки. То начинали мерцать, трепетать, волноваться, словно во Вселенной поднимался ветер, от которого жарко разгорались небесные костры, летели многоцветные искры. Своим лицом он чувствовал дуновение вселенского ветра, глаза покрывались слезной радужной пленкой, и ему казалось, что из Вселенной несется к нему безмолвная весть, огромное и прекрасное слово, которое он должен прочесть. И тогда ему будут явлены тайна жизни и смерти, связь звезды и цветка, имена безымянных предков и судьба ненаглядной России, окутанная дивной загадкой. Он шагал, глядя на звезды, веря в свою прозорливость, зная, что ему суждено разгадать тайну мира. И от звезд к дороге вдруг прянуло стоцветное диво, сверкнуло тысячью радуг, оглянулось прекрасным лицом и кануло. Было темно, лишь горел у обочины лед, словно на него упало перо жар-птицы.

Дорога сверкала от весеннего солнца. Опушки дышали цветным туманом. Ивы горели, как пасхальные свечи. От белых черемух пенилась даль. В колеях бежали ручьи. Черная земля покрывалась белыми и голубыми цветами. Изумрудные рощи дрожали от пения птиц. Он шел по дороге, и перед ним, не касаясь земли, шла прекрасная босоногая женщина в венке из красных цветов. Он хотел поймать подол ее прозрачного платья, целовать вплетенные в ткань колокольчики и ромашки. Она пробежала по озеру, по солнечным водам, и там, где летели ее босые стопы, расцветали белые лилии.

Он вышел к деревне и стоял под березой, на которую осень повесила золотую серьгу. Шел холодный тяжелый дождь. Деревня темнела сырыми старыми избами, и не было над ними дымов, петушиных криков, признаков человеческой жизни. Он пошел по лугу к крайней избе. Дождь хлестал по плечам, его бил озноб. Изба казалась безжизненной. Облетевшие кусты в палисаднике. Косые наличники окон. Вода толстым слоем бежала по стеклам. Он поднялся на цыпочках, заглянул в окно и увидел маму и бабушку, сидящих в избе. Им было холодно, и они кутались в кофты. Бабушка тихо дремала, из-под съехавшей косынки выбились седые волосы. Мама перебирала шерсть в распоротом старом одеяле, и он узнавал линялую ткань, под которой в детстве было ему так тепло и уютно. Он знал, они обе ждут его в этой сумрачной холодной избе, терпеливо, долгие годы, зная, что когда-нибудь он придет. Он силился постучать в окно, привлечь их внимание, но не мог шевельнуться. Смотрел сквозь бегущие струи на их любимые лица, звал их и плакал.