Сергей Дигол - Подлинные имена бесконечно малых величин

Она даже обрадовалась, когда поняла, что машину придется продать – так посоветовал адвокат, да и никакого другого источника денег, затребованных им за оправдательный приговор, у Анна не было. На ее счастье, покупатель на «Тойоту» нашелся уже через неделю, и снова не без помощи адвоката. Она искренне радовалась – как деньгам, которые она держала в руках не более часа, перед тем как отдать их адвокату, так и тому, что с ее сердца свалился камень, давивший каждый раз, как только Виктор поворачивал ключ в замке зажигания. Даже когда мужа посадили – с правом обжалования, но на семь лет, – у Анны все равно начинало колотиться надеждой сердце, стоило ей увидеть на экране телефона номер адвоката Флеймана. Ей и в голову не приходило винить его, она стала задумываться о своей вине.

Угасание его желания – не было ли этой расплатой за ее прежний огонь? Да и потух ли он насовсем, тот огонь, о котором Анна только и могла думать, еще до свадьбы представляя себе будущее их семейной жизни? Теперь она и не вспоминала о чувствах. Ее лоб покрывался испариной, а внутри пробегал холодок, стоило ей представить себя в его шкуре, попытаться испытать, что думает он о ней там, в камере на восьмерых, видя ее в знакомой квартире – одинокую, кипящую внутри женщину.

Даже в отсутствии детей Анна теперь была склонна винить своего дьявола, впервые заговорившего с ней в двенадцать лет. Она хорошо помнила тот день и те пахнущие нарциссами клумбы центрального парка, где ее впервые посадили не лошадь, сильного каурого жеребца с так поразившей ее своей пышностью гривой. Падать с лошади она начала в самый неподходящий момент, когда пыталась выковырять из глаза залетевшую мошку и, кто знает, не влетела ли другая мошка в глаз лошади, из-за чего та и встала на дыбы, сбрасывая с себя отпустившую вожжи двенадцатилетнюю Анечку. Ее успели подхватить – чьи-то крепкие мужские руки, чьи-то, но не отцовские, держали ее, выпавшую из седла, прижимали ее попкой к телу лошади, к ее горячему, пульсирующему боку и первое, что Аня увидела, оказавшись босоножками на земле, был он. Ярко-красный бутон между задних ног лошади, он проклевывался из мохнатого отростка, похожего на одетые в мех ручки на велосипеде дяди Коли, вечно одетого в майку соседа. Велосипед он часто оставлял у подъезда, приковывал его цепью к чистилке для обуви, и это охранительное священнодействие магически действовало на Аню: ей страшно хотелось потрогать эти мохнатые наконечники на руле, но она позволяла себе лишь садить на лавочку и не сводить с них глаз – до самого вечера, когда дядя Коля, пошатываясь и воняя прокисшим виноградом, не выходил из подъезда, чтобы загнать велосипед в сарай.

Ее рано стали притягивать бутоны, у нее кружилась голова при виде мохнатости, наползающей на шею из-под воротника. Такие мужчины могли с ней даже не заговаривать, Анна и так бы пошла за ними на край света. Виктору Дьякону было суждено стать для нее идеальным мужчиной: при их знакомстве он был в футболке с вырезом на груди, а на первом же свидании подарил розу, ярко-алую, в плотном продолговатом бутоне.

Их первые месяцы вместе были временем безумия, от которого Анна очнулась, как от паров нашатыря, выслушав приговор доктора: только новое обследование и только в хорошей клинике. Клинику доктор выбрал сам и даже поехал вместе с Анной и Виктором в Киев, куда им пришлось ездить еще дважды и где, кроме уймы дорогих анализов и не менее дорогостоящих консультаций, их ждал еще один вердикт: только искуственное оплодотворение. В противном случае им грозила бездетная старость.

На процедуру денег уже не осталось, и Виктор попросил паузу. Года в два, не больше, уточнил он, будто с годами Анна будет лишь расцветать, наливаясь природным нектаром. Тогда же она узнала подробности о планах супруга.

– Это будет собственный бизнес, – сказал он. – Шелкография. Элитный бизнес будущего.

Анна мало что понимала в полиграфии, а от работы мужа на Кишиневском полиграфкомбинате ей доставались пахнущией краской вещи и головная боль из-за его скромной зарплаты. Про шелкографию Виктор говорил и раньше: кажется, это такой ручной метод печати, который теперь легко заменяли высокие печатные технологии.

– Понимаешь, – решил он объяснить жене изменения собственного мнения, – шелкография – это как виниловые пластинки. Помнишь, как все радовались, когда вместо них стали клепать компакт-диски? – Анна пожала плечами. – Нет, правда же. Виниловый диск легко повредить. Одна царапина – и все, иголка скачет по пластинке. Виниловый диск огромен, неудобен. Я знал человека, который в магазин «Мелодия» ходил с дипломатом – идеальным, кстати, футляром для безопасной траспортировки винила. А сейчас что? Уже и компакт-диски не нужны, все есть в интернете. И что же? Винил опять в моде, да еще в какой! Фанаты чистого звука в восторге: оказывается, ни на одном носителе нет такого естественного и органичного звучания. Попробуй купить виниловый диск – знаешь, каких денег он стоят? Знаешь, зачем «звезды» снова стали выпускать альбомы на виниле? – Анна снова пожала плечами, теперь с улыбкой. – Не потому, что хотят потрафить особо фанатичным ценителям, точнее – не только потому. От пятидесяти евро – вот сколько сегодня стоит виниловая пластинка. При Союзе стоила два рубля пятьдесят копеек в обычном конверте и три рубля – в ламинированном. Ну да, и до пяти рублей – это если исполнитель – иностранец, вроде Бони Эм или Джанни Моранди. С шелкографией происходит та же история.

Обычно муж был молчалив и хотя бы поэтому сейчас его стоило слушать с интересом. И, надеялась Анна, с доверием.

– Конечно, шелкография – исчезающий жанр, – продолжал Виктор. – Но такой же исчезающий, как пластинки на виниле. Кто их покупает? Те, кто разбираются в настоящем звучании. Кому нужны будут полиграфические изделия, изготовленные методом шелкографии? Совсем скоро – никому. За редком исключением. Но это исключение готово платить за шелкографические работы столько, сколько они никогда не стоили. Десять леев за визитку вместо одного лея, триста леев за буклет вместо тридцати. Продавать надо дорого, а не много – так считают все прогрессивные бизнесмены. А шелкография после исчезновения массовой шелкографии – это уже хэнд-мейд. Ручная работа, престижные полиграфические материалы, изготовляемые вручную. Сделанное как бы специально для тебя, как костюм у первоклассного римского портного, который все равно выйдет дороже, чем даже костюм от Хьюго Босса. Просто потому, что в Хьюго Боссе ходят еще тысячи людей по всему миру, а в пошитом лично для тебя костюме – лишь ты один. Индивидуальность, за которую не жалко переплатить, понимаешь?

И Анна старалась все понимать. И когда он купил шелкографское оборудование, ручной трафаретный стол, который пришлось собирать заново – он был такой старый, что не выдержал перевозки и развалился. Понимала она и трудности, разумеется временные и то, что поиск элитных клиентов – дело небыстрое и тут нужен ручной подход. Совсем как в мастерстве шелкографии.