Николай Векшин - Эликсир жизни

В Беляеве была одна опасная черта: он пренебрежительно пренебрегал опасностью. Тот, кто пытается избегать опасностей, подобен трусливому зайцу, а тот, кто смело шагает им навстречу, становится любимцем богов. Но нельзя этой благосклонностью злоупотреблять. А Гера не знал меры. Он был слишком смел. Смелость – это мужество минус благоразумие. Тропинка благоразумия – удел посредственности; дорога к безумию – судьба гения…

В Гере таилась страсть пробовать себя на излом. Например, как-то раз он на спор проплыл 12 км по реке при температуре 10 градусов. Где-то на шестом километре у него от холода случился почечный приступ. Но он не вылез на берег, доплыл до конца. А спор-то был всего на бутылку пива. Он вообще любил рискнуть. Говорил: «Кто не рискует, тот не танцует. Кто не рискует, тот сидит и тоскует». Например, мог залезть без страховки на какую-нибудь верхотуру – мост или башню – просто так, чтобы плюнуть вниз. Мог сесть за руль мотоцикла в нетрезвом виде. Не боялся ввязаться в дурацкую драку с хулиганами. Гера был склонен к самоуверенности, переоценке своих сил и неоправданному геройству. И однажды от этого случилась беда: у него погиб сын.

Мальчику было 9 лет. Это был жизнерадостный пацаненок, веселый и сообразительный. Но в нем была та же наследственная черта: недооценка опасности. Он носился на велосипеде по шоссе и столкнулся лоб в лоб с автомобилем. Через три дня он скончался. Когда его хоронили, отец и мать молча замерли над безжизненным тельцем. Они были в ступоре от нахлынувшего, но еще не осознанного, горя. Солнечный летний день был равнодушен. Мы, несколько Гериных приятелей, опустили гробик в глинистую яму и забросали комьями земли и дерна.

Самое ужасное заключалось в том, что в гибели сына был виноват, прежде всего, отец: не научил мальчика кататься как следует и не объяснил, что по шоссе ездить нельзя. Более того, сыну было трудно справиться с управлением, поскольку это был огромный взрослый велосипед, не подростковый. Я встретил Геру с этим велосипедом на улице буквально за пару дней до несчастья. Герундий шел радостный, катя велосипед одной рукой. «Наконец-то купил?», – спросил я, так как знал о мечте его сынишки. Беляев отрицательно мотнул головой: «Нет, не купил, денег нет. Вот пришлось взять напрокат, а то пацан буквально задолбал „папа, купи, купи!“». «А не слишком ли велика ему эта бандура?», – с сомнением спросил я. «Ничего, просунет ногу под раму и будет ездить. Пару раз куда-нибудь влепится – быстро научится», – легкомысленно ответил Гера.

Вскоре после первой беды к Гере пришли новые. Уж если беда приходит, то со всех четырех сторон. Заболела дочь: эпилепсия. Отец не мог поверить в случившееся. Пытался объяснить ее припадки школьным переутомлением; не хотел вести к врачам. У него ведь не случайно была поговорка: «Тот, кто хочет быть здоров, пусть плюет на докторов». Но симптомы были столь ясные, что пришлось-таки к медикам обратиться. Другая беда проявилась в том, что жена Геры впала в депрессию, обвинила мужа во всех бедах, хлопнула дверью и уехала в туманную даль. Гера остался с больной дочерью. Через несколько лет бывшая супруга забрала дочь к себе.

Жестокие несчастья, свалившиеся на Беляева, не сломали его сходу по одной причине: у Геры был сильный характер. Несчастья укрепляют сильных (но сокрушают слабых). Не время лечит, а работа и воля. Воля – стальная пружина, позволяющая подняться после того, как ты был повержен или даже убит. Чтобы боль от пережитого притупилась, Гера погрузился в науку. И стал потихоньку приходить в себя. Хотя какой-то надлом в нем остался. Он вкалывал как одержимый, стараясь максимально тратить время на реальную работу. Экономить время – любимое занятие таланта (убивать время – любимое занятие посредственности).

Через несколько лет Георгий выяснил, что в живых клетках малюсенькие митохондриальные частицы возникают как бы из ничего, потом вырастают во взрослые митохондрии размером 1–2 микрона, после чего приобретают новые свойства, увеличиваясь при этом до 6 микрон. Эти большие частицы собираются в кучки и затем исчезают. Гера научился выделять 6-микронные частицы из клеток. До него этого никто не делал.

Гера изучал свойства этих больших частиц, но никак не мог придумать им название. Ведь одна и та же вещь, названная по-разному, это уже не совсем одна и та же вещь. Например, если писатель назовет свою книгу «Одержимые делом», это будет просто название книги, а если «Одержимые страстью», то это будет название бестселлера. Сначала Беляев хотел назвать большие частицы митохондриосомами, но это название ему не нравилось: длинно и, кроме того, легко спутать с митохондриями. «Назови их белясомы», – посоветовал я, – «беля» – от твоей фамилии, а «сома» по латыни – «тело». Тут наш приятель Андрей Дрынов не удержался и поправил: «Лучше так: блясомы!». Мы вместе, и даже Гера, уже несколько оправившийся от всех бед, грохнули от смеха. Гера, быстро перестав смеяться, сказал: «Да ну вас на фиг с вашими шуточками! Назову, пожалуй, просто: пост-митохондрии. Тогда сразу будет ясно, что это не митохондрии, а то, что из них возникает. Вот только не ясно: если изолировать митохондрии из клетки, то будут ли они превращаться в пост-митохондрии?».

Однажды Георгий примчался ко мне весь взъерошенный, возбужденный и закричал с порога: «Кеша! Послушай, чего сейчас я в микроскоп видел!». Я не удержался, чтобы не прокомментировать: «Чтобы увидеть то, что и так видно, достаточно иметь глаза. Чтобы увидеть то, чего не видно, нужен разум». Гера не обратил на эти слова никакого внимания и стал рассказывать: «Сижу сегодня в темной комнате, рассматриваю в микроскоп выделенные митохондрии, пытаюсь заставить их превращаться в пост-митохондрии. Ничего не выходит. Я на подобные опыты уже три месяца потратил впустую: менял температуру, рН и прочее – ничего, не превращаются, хоть ты тресни! И вдруг сегодня, ты представляешь, одна митохондрия взяла да и начала бегать как микроб!». Я скептически ухмыльнулся: «Герундий! Это у тебя глюки, от чрезмерного усердия». Гера нетерпеливо махнул рукой: «Да я и сам понимаю, что это какая-то вердыщенка. Но все-таки – вдруг?! Не случайно митохондрии похожи на бактерии: имеют свою ДНК, двойную оболочку, дыхательную мембрану. Ты ведь знаешь гипотезу, что митохондрии эволюционно произошли от бактерий. А вдруг некоторые микробы могут возникать из митохондрий?!». Беспочвенный Герин оптимизм начал меня раздражать, и я изрек: «Гипотезы – мыльные пузыри, радующие легкомысленных. Герундий, кончай пудрить мне мозги. Если тебе охота дурью маяться – пожалуйста. Но выслушивать эти бредни меня уволь. Вместо того, чтобы тратить время на глупости, лучше заверши важное: напиши статью о пост-митохондриях». Глупостью мы называем чье-то действие, которое мы не одобряем.