Николай Векшин - Эликсир жизни

© ООО «Фотон-век»

© Векшин Н.Л., текст

© Змеевская О.В., обложка

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес, 2014

Вот вы скажете мне: «А к чему всякие такие прологи? Зачем время-то терять? Говори нам сразу по существу, если есть что сказать. А нечего сказать – не марай бумагу и не отнимай у нас драгоценное время. У нас вон – газета „Совковский костомолец“ не читана, кроссвордишко не разгадан (кстати, журнальные кроссворды позволяют забыть о кроссвордах жизни), телек зазря надрывается, закуска не приготовлена, бутылка не почата». Правильно. Более чем согласен с вами. Так уж устроен мир, что нет на свете более важных дел, чем перечисленные. Это вехи мелочей жизни, из которых-то она и складывается. Не мы делаем жизнь, а она нас.

Вот сижу сейчас я, Викентий Никишин, один-одинешенек. Морщу лоб, мучительно вспоминаю фрагменты жизненной мозаики и набираю буковку за буковкой на компьютере. Между делом недоумеваю: зачем тут так много дублирующихся команд? Это всё равно, как если бы строители проложили меж двух городов не одну удобную широкую дорогу, а много узких запутанных тропинок. Вообще программы Microsoft вызывают во мне ощущение хаоса бытия. Все эти окошки и окошечки, выскакивающие как кролики из-под шляпы, ярлычки и папочки в папочках, бесконечные опции, кодировочки и перекодировочки, зависающие файлы и тормозные программы, глюки и вирусы, размножающиеся как тараканы… – виртуальный дурдом.

Впрочем, я отвлекся. Для чего пишу эту книгу – сам толком не понимаю. Чтобы вас развлечь? Так у вас развлечений и так хватает; один только телевизор чего ст о ит: и гонки там, и стрельба всякая, и мордобой, и речи зажигательные, и танцы живота, и штучки всяческие, и шуточки. Куда уж мне с телевизором тягаться! Разве можно заставить читателя думать, если он непрерывно смотрит телевизор? Сейчас почти каждый взрослый человек убежден, что чтение – занятие для школьников, пенсионеров и импотентов. Брысь, писатель! Современное поколение духовного убожества в книгах не нуждается. Писатель – молчаливый болтун, разговаривающий сам с собой.

Если же сделаете вы предположение, что распирает меня жажда творчества, то ответствую: вряд ли в этом дело. Давно нет во мне такой глубокомысленной мысли, чтоб всех облагородить и осчастливить экскрементами своего творческого поползновения. Нет такого зуда в душе моей. А ежели б и был, то почесать-то всё равно бы не удалось: зуд душевный не в теле располагается, а в чакрах. Только вы меня про чакры не спрашивайте. Всё равно ни я, ни кто другой вам не растолкует, что есть чакра. А слово полезное: сказал «чакра», всё ясно, нет вопросов. Величайшие вопросы тем и отличаются от простых, что не имеют ответов.

В роду у меня ни Макаренко, ни Сухомлинских не было. Поэтому вашу догадку о педагогической направленности моего бумагомарания начисто отметаю. Не мне учить вас жизни. Она сама вас учит. А чаще не учит. Не замечали? Ну и правильно. Живите себе как живете. Если вас жизнь ни разу не била, значит, еще ударит. А если уже била, значит, ударит еще. Так уж она устроена; обижаться не на кого.

Может, не дает мне покоя тщеславие, желание похвастаться? Хвастун – посмешище тщеславия. Тщеславие – опьянение возможностью успеха, а успех – опьянение ядом тщеславия. Написал, издал, прославился. Только не ясно, в какое место эту самую славу засунуть. Вот ежели б у меня хобот был, как у слона, я бы туда засунул. И трубил бы призывно, слоних зазывал на случку, как приспичит пообщаться. Нет, не жрет меня крокодил тщеславия. Тщеславие – тщетный успех. Хотя тщеславие пронизывает почти каждого от головы до пят: ученого – «сколько я открыл!», художника – «как я нарисовал!», поэта – «как я сказал!», политика – «как я соврал!», и даже бомж тщеславно восклицает – «как я наср@л!». Извиняюсь за неприличное слово, но ведь что с бомжа взять, ежели даже наш брат, весь из себя интеллигент и интеллектуал, не гнушается расцветить свою речь или книгу доходчивыми народными выражениями. А народ наш в массе своей – люмпен-пролетариат; двух слов не свяжет без непечатных связок. Многие его представители вообще мыслят исключительно при помощи матерных слов. Поскольку я тоже не с помойки, то не вижу ничего зазорного махнуть правду-матку: мол-де мне на славу наср@ть. Тщеславие должно служить для нас уздой, а не седлом. Но наше тщеславие желает покорить весь мир, а не только пару собутыльников. Хотите стать всемирно известным? Найдите гигантскую кувалду, занесите ее над головами миллионов, а затем, выдержав паузу, быстро опустите себе на голову.

Ладно, пусть не для тщеславия пишу; предположим, для гонорара. Так на авторские гонорары не уедешь на Канары. Не секрет, что деньги прельщают тех, кто не умеет получать удовольствие от жизни. Великие перестраивают жизнь; остальные зарабатывают на жизнь. Деньги это сила для того, кто слаб. Истинная цена богатству – грош. Всё стоит денег, но сами деньги не стоят ничего. И если вы радуетесь зарплате больше, чем работе, то мне вас очень жаль. Впрочем, каждый, кто сидит без денег, доказывает, что деньги – зло. Как только у меня появляются деньги, сразу начинаю чувствовать себя дерьмом; потому что налетевшие приятели и подруги начинают кружить вокруг меня словно мухи. Кстати, почти каждый порыв щедрости начинается с тщеславия и заканчивается сожалением.

Быть может, кто-то подумает, что мне охота такие мемуары написать, чтоб каждому видно было, какой я умный, а все дураки (между прочим, дураки – как тараканы: многочисленны, нечистоплотны и суетливы). Нет, я себя среди прочих придурков в особый статус не выделяю. Я называю умным того, кто осознал, что он такой же дурак, как и все. Слово «дурак» – приемлемая литературная форма, позволяющая выразить наше отношение к каждому. И каждый из нас пытается при знакомстве навесить на другого ярлык «дурак» или «умный», «хороший» или «плохой», но впоследствии мы переклеиваем ярлыки по многу раз; а было бы уместней прилепить все ярлыки сразу; тогда мы бы не огорчались необходимостью менять мнение.

Вот еще, пожалуй, могла бы быть у меня причина для писанины: желание высказаться. С людьми выговориться сложно: долго это, муторно, беспокойно, с опаской не успеть досказать. Да и не всё сразу упомнишь, не всё объяснишь. А с бумагой или компьютером удобно: они всякую глупую мысль терпят, не прекословят, не перебивают, не зевают от скуки. Опять же, где много треплешься, там трудно не соврать, а вот когда пишешь – взвешиваешь каждое слово, укладываешь, словно патроны в обойму, прицеливаешься, чтоб – точно в сердце или хотя бы в голову.