Николай Векшин - Эликсир жизни

Он был типичный флегматик и пофигист, а она – холерик и сублимированный карьерист. В отличие от большинства офицеров, отец не стремился к продвижению по службе. Он считал, что каждый, кто собирается делать карьеру, должен помнить простую истину: солнце с утра поднимается в небо всё выше и выше, а ближе к ночи опускается за горизонт… Его товарищи поступали в Академию, получали звание капитана 1-го ранга и даже выходили в адмиралы. Мать изо всех сил старалась помочь ему преуспеть в службе, но он уклонялся от любых лишних движений. В те короткие часы, которые он проводил дома после походов на подлодке, мать неустанно пилила его и патетически восклицала: «Ты же фронтовик, с ранением, награжденный орденами и медалями, давно бы мог стать на флоте человеком!». Он, лежа на диване и уткнувшись в газету, отвечал, позевывая: «Я и так человек». Это выводило ее из себя.

Они взаимно не переваривали друг друга. Она была ему всегда героически верна. С годами ее верность превратилась в верность-ненависть. Есть три вида женщин: те, которые мужа любят; те, которые к нему безразличны; и те, которые его ненавидят; только в чувствах последних можно не сомневаться. Временами мать провоцировала скандалы. Отец в ответ подавал самозащитные реплики. Находчивый муж всегда найдет что в ответ на лай жены мяукнуть. Отцовские оправдания и отговорки вызывали у матери еще большую ярость.

Муж – мужчина без чина. Когда впоследствии отец в 45 лет ушел на пенсию и стал целыми днями бездельничать, ходить на рыбалку и пялиться в телевизор, мать этого безобразия вынести не смогла; ее честолюбие было уязвлено до крайности; безудержный гнев был подобен клокочущей буре. Она подала на развод. Развод – всё, что остается делать, если нет патронов. Оставшись в 12 лет без отца, я не почувствовал его отсутствия. Зря говорят, что безотцовщина завидует тем, кого отец порет.

Отцовскую родню я знал плохо, так как виделся с ней лишь раз в жизни, в белорусском поселке, куда был шестилетним привезен родителями на одну неделю. Мать моего отца была тихая забитая женщина. До 1917 года, будучи дочерью фабриканта, училась в гимназии, знала латынь и греческий. Революция надломила ее и лишила всего, а муж – отпетый бабник и ворюга – добил окончательно. Кстати, настоящий вор не тот, кто украл кошелек, а тот, кто обчистил все кошельки, не прикасаясь к ним. Вор оправдывает себя тем, что почти все воруют. Вот характерный пример неправильных выводов из правильных наблюдений. Воровал ее муж втихую (заведовал базой и слыл подпольным миллионером), а шлялся в открытую. Он принадлежал к той породе одомашненных человекообразных скотов, которые размышляют посредством желудка, а действуют только одной, самой низкорасположенной, частью туловища. За ту неделю, что я малышом провел в его доме, дед ни разу не удостоил меня своим вниманием; игнорировал, как пустое место.

Материнскую родню я знал хорошо, так как часто гостил на Урале у бабушки – Натальи Ивановны, которая была простой крестьянкой, безграмотной, но от природы мудрой и великодушной. В молодости она не была красавицей, но к старости расцвела светом благородной седины. Уверен, что это не случайно. Добрые люди с годами хорошеют. Как мне убедить в этом тех, кто не был знаком с моей бабушкой? А, вот. Все помнят фильм «Мимино». Кикабидзе в молодости был неказистый, смешной «чита-брита», а к старости стал красавцем. Почему? Потому что добрый и великодушный, то есть мудрый. Вообще синоним к слову «мудрый» не «умный», а «умный плюс добрый».

К бабушке всегда шли люди: за помощью, за советом. Она никогда ни о ком, даже о самом последнем деревенском забулдыге, не молвила плохого слова. Кто бы ни зашел в ее избу, накормит, поговорит «про жисть». Родом она была из семьи сосланного старовера, женившегося на местной хантыйке. В 16 лет она убежала из дома к парню-удальцу Ивану, от которого потом родила пять детей.

Он тоже был из ссыльных. Характером был крут и внешностью неординарен: высокий, крепкий, круглолицый, высоколобый, черноволосый, толстогубый, густобровый, кареглазый, с крупными припухлыми веками; сильно смахивал лицом на известный портрет Радищева. Человек он был не простой, читал Карамзина и Кропоткина, играл на аккордеоне, гитаре и мандолине. Думаю, что он был из дворян. Да и откуда мог взяться в глухой уральской деревне интеллигент с некрестьянским отчеством Евгеньевич?

Бабушка рассказывала мне, постреленку, как тяжело народ жил до революции. Работали с рассвета до заката, это не присказка, это быль. Никаких выходных. Деревня стояла на берегу огромного озера. Крестьяне артельно ловили сетями рыбу, причем, и женщины тоже. Потом у них всё скупалось за бесценок. Голодать не голодали, но и не жировали. Рядом в Златоусте, Алапаевске и других фабричных городах и поселках рабочим жилось гораздо тяжелее, впроголодь. А в это время капиталисты, помещики и чиновники вели праздную сытую жизнь: долгие дачные чаепития на террасах с душещипательными беседами о русском народе, шумные вечерние застолья в просторных гостиных с радостными восторгами по поводу и без повода, бесконечные танцульки и маскарады в шикарных залах, торжественные собрания и заседания в помпезных апартаментах, ежегодные поездки на отдых в Ниццу-заграницу… Кстати, тебе читатель, это ничего из нынешней жизни не напоминает?… И всю эту зажравшуюся свору царской дворни, спекулянтов, грабителей и лживых слуг отечества народ безропотно вез на своей шее.

В Первую мировую Ивана Евгеньевича забрали на флот. Иван, как многие, сразу увидел, что война народу не нужна. А кому нужна? Да тем господам, что сидят (за спинами солдат и матросов) в штабах и дворцах. Война – кровавый гордиев узел экономических неудач и политических провокаций. Война это кровь и грязь, зверство и страх…

Иван понял, что надо сделать так: кто объявил войну, тот пусть за нее и воюет! В 1915-м начались массовые братания русских и немецких солдат. Что может быть более великого, чем братание врагов? Вот ярчайший пример того, как должны поступать люди, если они не варвары. Не бойтесь врагов, но бойтесь вражды. Твой штык побеждает врага лишь до следующей битвы; твоя улыбка покоряет его навсегда. Интернационал – величайшая общечеловеческая идея всемирного братства. Ручейки, соединяясь один с другим, превращаются в полноводную реку; народы, объединяясь друг с другом, становятся цивилизованным человечеством.

А вот противоположный пример. За одну ночь в апреле 1915 года турки-мусульмане вырезали 1 миллион армян-христан, причем, своих же мирных сограждан. По улицам Отоманской империи кровь лилась рекой, это не преувеличение, это факт. Такое нельзя назвать зверством. Звери на подобное не способны. Такое творят только люди, причем, с одобрения своих религиозных пастырей. Любой священник, благословляющий солдат на войну, есть иуда, оборотень, переодетый черт – кто угодно, но только не посланник Бога.