Юлия Бекенская - Нескучная книжица про… (сборник)

«СПИД-инфо» пошла на растопку.

В городке закрылся завод, рассыпавшись на мелкие лавочки. А тридцатилетний долгострой – крепкий кирпичный каркас – неожиданно обрел владельца, и высокий забор скрыл от глаз любопытных будущий особняк на берегу.

Накрылся кинотеатр. А вместо киношки образовался кабак. Там-то и случился милицейский дедов бенефис.

Конечно, нельзя сказать, что это был его первый привод в милицию. Было, было: в шальной довоенной юности, в дурмане ленинградских окраин. Случались стычки с охтинской шпаной, и добрые драки на танцах за светлые косы какой-нибудь девочки Лели…

– Я, Колька, я Моховской! – говорил дед в запале, если случалось ему с кем-то поспорить.

А тут шел дед из магазина и заметил, что кинотеатр исчез. Увидел новую вывеску: «Кафе». Решил исследовать.

Вошел, огляделся. Красиво: музыка, гладкие столики, строй разноцветных бутылок в баре. Несколько человек у стойки. Дед подошел. Дождался своей очереди и стал делать заказ. Как положено. Сто грамм, чего уж там, и – закусить. Улыбнулась ему продавщица, и тут…

Чья-то туша заслонила обзор. Трещал костюм на накачанных мышцах. Пальцы-сосиски легли на дедово плечо и отодвинули.

– Девочка, организуй-ка мне быстренько, – обратился амбал к продавщице.

Деда оттеснили из очереди.

– Представляешь, дочь, какой-то сопляк, – рассказывал он, – я его раза в четыре старше. Морда, главное – во! – показал дед двумя руками.

– Минуточку, – каркнул дед и выставил локоть.

Браток с веселым изумлением заглянул подмышку, откуда донесся голос, сказал примирительно:

– Усохни, плесень, – и повернулся обратно.

– Минуточку, – повторил дед, но мордоворот его проигнорировал.

Деда. Проигнорировал.

Колька с Моховой умел правильно оценивать весовые категории. Поэтому поднял стоявшую у столика табуретку. Новенькую, крепкую. С железными ножками.

– Минуточку, – последний раз предупредил он.

Примерился, как следует, и – применил.

По назначению, благо промахнуться было невозможно. Табуретка обрушилась на круглую пиджачную спину. Кабанья туша на секунду застыла и развернулась к деду.

Спас его милицейский патруль. В этом плюс маленьких городов: все на виду и милиции ехать не долго. Дебоширов скрутили и отправили в отделение. В обезьяннике они просидел до самого вечера.

– Дед, милый, – говорил ему моложавый майор, похожий на внучкиного мужа, – я прошу тебя. Ну, пожалуйста. Не связывайся ты с этими. Побереги себя-то!

– Он же без очереди, – горячился дед, – наглый! И отмахивается, как от мухи!

Майор посмотрел на встрепанный дедов чуб, сухонькие плечи, вздернутый воинственно подбородок и вздохнул. Подписал бумаги и произнес так строго, как только сумел:

– Николай Николаевич. Я вас предупредил! Еще раз поймаю – посажу на пятнадцать суток! Вы меня поняли?!

– Такие дела, дочка, – заключил дед.

Ольга помолчала.

– Пап… я даже не знаю, как реагировать, – сказала она. – То ли ругать тебя, то ли – гордиться. В семьдесят восемь попасть в милицию за хулиганство… это – круто, пап. Только, пап. Я тебя прошу. Я тебя очень прошу, как тот майор. Ну, не связывайся ты с ними. Ничего ты им не докажешь. А мы… – тут Ольгу осенило.

– Знаешь, давай так. Вот отметим твои восемьдесят, а потом – делай, что хочешь: хоть в драку, хоть на столах танцевать. Договорились?

Дед кивнул.

Он был похож на школьника, получившего от учителя обидную, но справедливую двойку.

***

– Оля, ты только не волнуйся… – открывший дверь старичок был обеспокоен и смущен одновременно.

– Михал Нилыч, что? – привычно заныло под ребрами, и Ольга опустилась на стул.

– Папа заболел…

Дед лежал на диване под пледом. Его лоб, высокий, в продольных морщинах, был сухой и горячий.

Не привыкать. Как действовать, Ольга знала. Моментально включился «режим ноль три». Градусник. Давление. Микстура. Горло. Теплые носки. Проветрить и натопить. Поставить бульон, разложить на блюдце таблетки и инструкцию огромными буквами, когда и какую пить.

Дед послушно наблюдал, шевелил губами, объясняя беззвучно, как так все у него получилось. Его виски покрылись бисером испарины.

Михал Нилыч, дедов друг и конфидент, все это время суетился вокруг. Предлагал сбегать в аптеку, или в магазин, или покараулить бульон на плите, или притащить дрова из сарая. Мешал, конечно, но не спорить же Ольге со стариком. Наконец, не выдержала, всучила ему книжку Джека Лондона и велела читать деду. Вслух. Старичок покорно открыл страницу.

Нилыч по сравнению с дедом был салагой. Всего-то семьдесят, мальчишка. Крошечного роста, невысокой Ольге по плечо, с мягкими чертами лица и вечной извинительной улыбкой. Ольгин внук звал его «Милыч», совмещая в одном слове имя, отчество и черты характера. Безотказный и обходительный, в этот раз он казался еще суетливее, чем обычно. Ольга заподозрила неладное.

И, когда, наконец, все стало по местам, разгорелась печка, забулькал на плите обед, заблестел протертый пол, а дед задремал, задышав спокойно и ровно, Ольга налила себе и Нилычу чаю из самовара, прикрыла дверь к отцу в комнату и сказала твердо:

– А теперь, дядь Миша, колись!

Дедок замямлил, забегал глазами, но Ольга была неумолима:

– Рассказывай! Что вы опять натворили?

– Да что там натворили, Олечка, – видишь, какое дело… Простыл вот Николай Николаич, переохладился…

– Переохладился – где? – уточнила Ольга. – Брюки мокрые висят – раз, куртка – два. В канаву, что ли, упал?

– Не в канаву, Олечка, – Нилыч помялся, – тут, понимаешь, какая история вышла, – начал он.

– Рассказывай, – вздохнула она.

И Нилыч рассказал.

Что случается в городе в начале весны, когда сбросит панцирь Нева, и тает, съедается солнцем снег, а меж грязи, луж и зубодробительных крапин льда на газонах вспыхнут первые огоньки мать-и-мачехи? Когда ветер разносит вопли котов, и дрейфуют, как мазаевы зайцы, на льдинах по Ладоге бесшабашные рыбаки?

Кто приходит в Питер весной? Правильно. Рыбка-корюшка.

Нилыч прискакал к деду с утра. Передвигался он шустро. Выпили чаю, поболтали за жизнь.

– Николаич, – заметил друг. – На Механическом корюшку продавали. Дорогая, зараза. Может, это, скинемся? Возьмем килограммчик? Много ли нам надо, на двоих-то?

– Почем? – дед оживился. Услышал сумму, переспросил: – Сколько?! – Выматерился. – Они там что, совсем уже?!

– Ну, нет так нет, – прошамкал Нилыч. – Обойдемся. Делов-то. Я вот сальца прикупил…

– Погодь, – дед решительно встал. – Накормлю я тебя корюшкой. От пуза! Где только он у меня… – и двинул в сарай на поиски, бормоча и вполголоса ругаясь.

Нилыч ждал, беспокойно ерзая на стуле.

– Вот, – дед ввалился обратно.

В руках он держал здоровенный рыболовный сачок. Длинное, без малого три метра, древко венчало широкое, в обхват, кольцо, на которое была натянута плотная сетка.