Роман Шабанов - 18 ночей усталого человека. Дневник реальных событий

Сергей спал. В комнате пахло табаком и дешевым вином. Валялись носки и джинсы на полу рядом с книгой, которую он читал. «Овод». Теперь понятно, откуда такая показуха на сцене. Мне хотелось его потрепать. Балкон был немного приоткрыт. Я решил выйти. На веревке сушилось мокрое полотенце. Балкон был большим. Справа стояли лыжи, слева висело колесо от гоночного велосипеда. На полу лежал свернутый матрас. Я расстелил его, лег. Слушал, как ночь загоняет в тупик жалких никчемных жителей, радует отчаянных. Слышались грохот, крик, всплеск воды и даже выстрел. Я обернулся мокрым полотенцем и уснул. Проснулся я от того, что кто-то на меня смотрел. Я в отличие от моих соседей это хорошо чувствую. На меня смотрел Сергей. Было еще темно. Он меня не спрашивал, а попытался повторить недавнюю процедуру. Только он стал меня поднимать и вести к выходу, как я развернулся и швырнул его на кровать. Перед тем как выйти, я сказал ему «еще раз посмеешь прикоснуться ко мне, получишь». Так по-мальчишески пригрозил ему. Он молчал. Испугался, наверное.

Я же пошел в комнату, сорвал клейкую ленту, из-за которой окно не открывалось и присел на подоконник. Все, теперь и у меня не хуже. Я бы мог при желании выселить этого отморозка. Для меня это пара пустяков. Только надо ли мараться. Пусть живет в своем выдуманном мире, где он герой-любовник. Может быть, и поймет, что в жизни героям-любовникам – говорят «нет». Они не на самом хорошем счету. Они никому не нужны. Герои нужны, любовники – нет.

Я лег на кровать и уснул с открытым окном. Было холодно, но мне было трудно встать, так как тяжелое одеяло, которым я себя придавил, мешало мне свободно двигаться.

На девятый день говорят… а у меня сегодня настроение хорошее. Весь девятый день с переходом в ночь.

Вчера такого не было. Помню слишком много голосов. Я крутил шариковую ручку. Она скрипела. Противный звук, но я не мог остановиться. Как не хочется, чтобы наступало утро. Дети повторяют за сиреной ау-ау. Смеются. Я поймал ребенка в окне. Его уносило шариком. Я едва смог его поймать за рукав желтой курточки. Удержал. Он был полный, с двойным подбородком. Даже не поблагодарил. Он видимо хотел лететь дальше, а я его остановил. Потом он спустился вниз по лестнице и ушел. Больше я его не видел. Это был сон. Все это было вчера. Я почти не помню, что было вчера.

У меня фобия на вчерашние дни. Да, те дни – содержат в себе комплексы, с которыми нужно бороться, если переживать снова. Это хорошо, что мы больше никогда не переживаем вчерашний день. Лицом к лицу со своими комплексами – жуть. Разве только я от этого страдаю? У всех есть фобии. У Сергея – остаться на дальнем Востоке с тысячей рублей в кармане. Не улететь. У Маши – играть куклу в кукольном спектакле.

Я с ним помирился. Это оказалось намного проще, чем я думал. Он сам ко мне подошел. Сказал, что вел себя непростительно. Пригласил в бильярдный клуб. Я отказался. Тогда он сказал, что приглашает меня в гримерку. У одного артиста день рождения, и они будут праздновать. Я не пришел. Но приглашение принял. Точнее наоборот, я принял, но…у меня было хорошее настроение и без него. Солнце в окне, причем в открытом. Можно вылезать на улицу. Что там, второй этаж. Коты, лежат на солнце, облизываются, к гостям. Так гости постоянно ходят. Чтобы выпить, отпраздновать хороший день и как мне хочется сегодня сделать все в лучшем виде.

Сперва Сергей, потом репетиция – семейный совет. Такая грандиозная по близости сцена. Семья собирается за вечерним ужином и говорит не о том, что их ждет в будущем, а о прошлом, все чаще вспоминая детство, когда они были маленькими, ходили в церковь и были счастливы. Отец пишет книгу. Он начал писать свою «библию», застряв на первом листе, так как малограмотный и для того, чтобы написать одну строку, нужен целый день. Но он упорно пишет. В этот момент домочадцы пьют чай с хлебом и говорят о хорошем лете, которое прошло так незаметно, а они не съездили к тете, в соседнее село. Они говорили, понимая, что уже никуда не смогут поехать, так как являются изгоями для всех и даже их бывшие друзья, соседи не признают их и грозятся поджечь дом. Поэтому отец обивает дом железными листами и в доме поставлено большое количество ведер с водой, на всякий случай.

Репетиция прошла спокойно. Я не знаю, что сегодня с ними произошло. Они говорили текст и при том так хорошо, как я никогда не думал, что такое может быть возможно. Они говорили, и было смешно и хотелось плакать. Они вызывали сопереживание, именно то, что мне было нужно. Я захлопал. Может быть, рано я это сделал, но я не мог скрыть своих чувств.

Я шел домой и думал, что, наверное, все так и должно быть. Сперва – трудно, по-суворовски, в ученье, зато впереди бой, он будет показательным.

Дома никого не было. Маша уехала в Калининград, нашла своих родственников. Сергей пьянствовал по случаю дня рождения. Я был хозяин. Можно было закатить пир горой, только я один в этом городе. Мои знакомые – все в театре.

Когда остаешься дома один, то во-первых начинаешь делать то, что в присутствии других недопустимо. Громко ходить, петь, перебегать из одной комнаты в другую. Наконец, готовить блюдо на медленном огне, неторопливо. Это был плов. Готовить я умел и если мне в руки попадался любой продукт, то дайте мне огонь, и я сделаю из него то, что вы никогда не пробовали. Я никого не ждал. Готовил плов, смотрел на старые потертые стены, представляя недалекое прошлое. В дверь позвонили. Пришла девушка. Та самая. С удивительными глазами. Для меня была полная неожиданность.

Я сказал, что Сергея нет, но она пришла не к нему. Она, ничуть не смущаясь, сказала, что пришла ко мне и если я буду против, то может уйти. Я пригласил ее на кухню. Мой плов был на стадии завершения. Она была голодна. Я ее накормил. Она расхваливала мое блюдо и сказала правду, что не знает, зачем здесь. Я, говорит, просто шла и ноги сами пришли. Потом мы пили чай с печеньем. Она говорила о своей семье – маме с кулинарным прошлым и отце, совершенно не умеющем готовить, но очень часто берущийся за это дело.

С ней было легко, иногда хотелось смеяться. Я даже стал забывать, кто я здесь. Раньше мне казалось, что режиссер в чужом городе похож на заключенного, который многого лишен. Он ограничен в еде, общении, развлечениях. Он здесь только для одного и если он посмеет посмотреть в сторону, то он совершит некую измену.

Как много мы говорили. Я уже и забыл, что так возможно, что я так могу. Могу быть интересным, говорить разными голосами, не бояться быть глупым, говоря фальцетом и петь, как выдохшаяся звезда сцены.

Мы проговорили всю ночь. Просмеялись, где-то прошептались. И когда под самое утро Сергей, веселый и хмельной позвонил в дверь, я открыл, и он влетел в квартиру, напевая что-то из романсов, как неожиданно узрел белые знакомые лодочки, дыхание на кухне. Он прошел, сухо сказал «здравствуй» и ушел в свою комнату, хлопнув дверью. На его двери было стекло, оно завибрировало, готовое выпрыгнуть, но в тот момент удержалось.