Николай Семченко - Одиночество шамана

Шаманский ремень, который всё ещё висел на стене рядом с подаренной Максом маской, слишком живо напоминал о Ниохте. Андрей считал: если бы не этот пояс, то аоми никогда бы не появилась в жизни Андрея. Она почивала в старом поясе до тех пор, пока человек не взял ветхую полоску лосиной кожи и не принялся рассматривать подвешенные к ней металлические предметы. Брякнул один колокольчик, другой, ударились друг о друга толи, зазвенели тонкие подвески – аоми очнулась от долгого сна и решила бодрствовать. Новый хозяин ремня ей приглянулся. Впрочем, если бы на месте Андрея оказался другой человек, то это ровным счётом ничего не меняло: аоми, подобно сказочному джинну из аладдиновой лампы, материализовалась от прикосновения свежеиспеченного обладателя шаманской вещицы.

Андрей не был уверен, что аоми исчезла навсегда. И не знал, какие ещё неожиданности могут скрываться в старом ремне. Вдруг он притянет каких-нибудь новых сеонов? Уж лучше расстаться с таким приобретением!

Выбросить ремень в мусорный контейнер Андрей не решился. Всё-таки его могли найти там «бичи» и забрать себе. Особого сочувствия к этим спившимся и опустившимся бродяжкам Андрей не испытывал, но они ведь люди, и с ними, не дай Бог, могло случиться то же самое. Хотя, возможно, какой-нибудь «бич» почёл бы за благо предоставить своё тело волшебнице-аоми, она всё-таки изменила бы его жизнь. Кто-то же должен быть шаманом…

– Кто-то должен, вот именно: должен! – думал Андрей. – Духи сами выбирают такого человека. Случайно или не случайно? Наверное, иногда это у них всё-таки получается ненароком. Ну, какой из меня шаман? Если мне и нравится камлать, то – на кухне: всё кипит, бурлит, скворчит, ароматы специй витают, пар приподнимает крышки кастрюль– точно кастаньеты стучат, а с овощей-фруктов хоть натюрморт пиши… Это такое чудо: берёшь, к примеру, обыкновенную картофелину, проводишь по ней острым ножом – скользит серпантиновая лента очистка, сама картофелина – белоснежная, а, может, чуть желтоватая, это от сорта зависит, – нет, пожалуй, мне больше нравится молодая красноглазка: кожица слабо-малиновая, глазки почти алые, а очищенный клубень – как чистый снег. Красота! И что же, остаться без всего этого? Ниохта всё делала, чтобы я полностью ей принадлежал. А мне по жизни совсем другое нужно. Эх, ошиблась аоми с выбором!

Андрей решил, что шаманский ремень может привлечь какого-нибудь другого духа. Такую вещь не стило держать дома, и потому после долгих раздумий он решил отнести ягпан в краеведческий музей. Там, среди раритетов, ему самое место, и он наверняка пригодится этнографам. Может, они спят и видят эту старинную штуковину.

– И как? Пригодится музею твой подарок? – спросила Настя.

– Кажется, я правильно поступил. Такой вещи у них точно не было.

– Всё равно не понимаю, почему ты не оставил пояс себе, – Настя пожала плечами. – Всё-таки редкость, экзотика, всё такое.

– А я не жадный, – отшутился Андрей. – Пусть другие тоже эту вещь увидят!

У Андрея был выходной день, и после визита в музей он предложил Насте погулять по городу. В последнее время променады случались у них нечасто: Андрей с утра до позднего вечера пропадал в своём «Какао», у Насти тоже было невпроворот работы; так что встречались в основном по субботам-воскресеньям, иногда Андрей брал отгул, и тогда весь день принадлежал им – так, как сегодня.

– Пойдём сначала в парк, – предложила Настя. – Там установили новое колесо обозрения. Говорят, совершенно потрясающие виды открываются…

– А я хотел в картинную галерею отправиться, – сказал Андрей. – Все газеты пишут: новая выставка – это нечто, много экспериментальных работ, есть на что посмотреть…

– Не верь всему, что газеты пишут, – заспорила Настя. – Может, им заплатили – вот и расхваливают. Пойдём сначала в парк…

В конце концов, бросили монетку: вышел «орёл» – победила Настя. И они отправились в парк, расцвеченный яркими клумбами, на деревьях чудесными плодами висели шары, со всех сторон звучала музыка, праздный люд перемещался по тенистым аллеям от лотков с мороженым и напитками под зонтики летних кафе, от которых струился крепкий аромат кофе, пива, сладостей и вяленой корюшки – эта немыслимая мешанина, как ни странно, пахла праздником, и от неё чуть-чуть кружилась голова, и хотелось говорить какие-то невообразимые глупости, смеяться и ни о чём серьёзном не думать.

С некоторых пор Андрею нравились такие места, где можно, не стесняясь, творить глупые вещи: в комнате кривых зеркал сколько угодно дурачься – и никому нет дела, на пикнике за городом – тоже валяй дурака, и друзья тебя поддержат, на колесе обозрения ори, кричи, смейся, дразнись – всем только веселее от этого становится. Но даже тут попадались отдельные личности, старавшиеся ступать важно, взирать на окружающих пренебрежительно и в то же время покровительственно, они хранили значительность и с достоинством кивали себе подобным. Эти люди, скорее всего, относили себя если не к сильным всего мира, то отдельных его районов – точно; и всё, что они делали, освящалось неким высшим смыслом – впрочем, испокон веков сановники-чиновники, банкиры-ростовщики и даже купчишки средней руки наполнялись гордыней от сознания значительности своей деятельности. «Какая глупость!» – думал Андрей. Что значат все их дела по сравнению с тем, что происходит в вечно меняющемся мире? Сегодня ты силён и могуч, завтра тебя похоронят и даже, может быть, посокрушаются: какого, мол, человека потеряли, но через несколько десятков лет равнодушные потомки лишь скользнут безучастным взглядом по ветхому памятнику на могилке. Вся важность, которую человек придаёт своим действиям, в большинстве случаев исчезает вместе с ним; то, что он делал, представлялось значительным только ему и ближайшему окружению. Впрочем, это окружение частенько зависело от его настроения – мог не увеличить оклад, не повысить в должности, обойти вниманием, отклонить интересную идею.

Возможно, правда жизни состоит в том, что многим людям приходится чем-то заниматься лишь только затем, чтобы выжить, не испытывать нужды, считаться счастливыми и успешными, хотя на самом деле они ровным счётом ничего стоящего не делают – перепродают, допустим, автомобили, спекулируют на разнице курсов валют или скупают квартиры на первых этажах, чтобы сдавать их под офисы и магазины. Что, в этом – смысл существования? А может, просто – глупость? Умён ли тот, кто измеряет свою бесценную жизнь звоном золотых монет? И всё ли в порядке с тем, кто завидует богатству другого? Если человек что-то и уносит с собой в вечность, так это отнюдь не бриллианты или пачки долларов, а самая малость – то, что именуется душой. В ней, как на микрочипе, запечатлены добрые и злые деяния, возвышенное и низкое, прекрасное и ужасное – вся жизнь, освобождённая от мишуры и блеска. Взлетит ли она в сияющие выси или низвергнется в мрачные бездны?