Николай Семченко - Одиночество шамана

Один орёл оторвался от стаи и подлетел к дереву. Он долго кружил над его кроной, выделывая в воздухе замысловатые спирали. Чока было встрепенулись, но с ветвей не тронулись.

У орла в клюве тоже трепетала большая рыба. Скорее всего, это была кета – серебристая, с темной спинкой. Птица вдруг заклекотала – и рыба выпала из клюва, но орёл не стал её подхватывать, а наоборот взмахнул гигантскими крыльями и, поймав ветер, принялся парить в вышине.

Рыба с глухим стуком упала в траву рядом с Андреем. Похожая на кету, она показалась ему странной: тело было вытянутым, с розовыми завитушками вместо плавников, хвост – графически чёткий, ярко-красный, а серебристая чешуя – слишком ясная и неправдоподобно сияющая. Рыба, изгибаясь от головы к хвосту, забилась, запрыгала по земле, сияние вокруг неё усилилось – и вдруг она обернулась спиралью.

Эта спираль была похожа на длинную распрямившуюся пружину. Однако по форме она напоминала стилизованное изображение рыбы. Подобные рисунки Андрей видел на камнях в Сакачи-Аляне.

– Добрый знак, – шепнул ему внутренний голос. – Духи принимают тебя…

Резкий порыв ветра покачнул ветви гигантского дерева, и листья на нём встрепенулись, зазвенели. Андрей поднял голову и с удивлением обнаружил: каждый листочек напоминал теперь круглое зеркальце, вместо почек – бубенчики. Несколько листьев сорвалось и упало в траву рядом с Андреем. Он взял один из них и внимательно рассмотрел: тонкая металлическая пластинка походила на диск с шаманского пояса.

– Это он и есть, – подсказал внутренний голос. – Лист с древа жизни защищает от злых духов и освещает шаману путь в его странствиях: помогает увидеть то, что ему необходимо. Ты можешь взять и почки-бубенчики с дерева. Их подвесишь к янгпану, а также к шаманской шапке хуи. Не бойся, сними с дерева бубенчики. Они помогут конгоро 24 звучать ещё мелодичнее.

– Не хочу, – сказал Андрей. – Хочу одного: проснуться и всё забыть.

– Не получится, – шепнул внутренний голос. Ты видел яло туйгэни конгор диагда – священное дерево Вселенной. Оно разрешило взять тебе листья с себя. Значит, ты – особый. Ты тот, кто может знать о мире больше, чем другие. Ты – избранный!

– Я обыкновенный, – Андрей упрямо повертел головой. – И я хочу проснуться.

Ветер снова покачнул ветви дерева, и оно потемнело, а его бугристая кора вдруг зашевелилась – по ней вереницей засновали лягушки, ящерицы и змеи. Из густой листвы то там, то тут выглядывали веселые зайцы, сплошь увешанные колокольчиками. Птички-чока сторонились их, некоторые даже клевали косых, но насиженных мест не покидали. В отличие от чопорных и малоподвижных пернатых, зайцы вели себя живо: скакали по ветвям, высоко взбрыкивая задними лапами; собирались в стайки и вдруг, чего-то испугавшись, порскали в разные стороны; некоторые из них специально раскачивали почки-бубенчики и, навострив уши, слушали дивный, лёгкий перезвон.

– Небесные зайцы тебе радуются, – сказал голос. – Их колокольчики отгонят от тебя злых духов. Тебе разрешено входить в буни. Ты узнаешь, что находится по ту сторону твоего мира.

– Не верю я во всю эту чушь, – Андрей тоскливо скривился. – Всё это – сон, и ты – тоже сон. Я уже хочу проснуться…

Но это был не сон.

Михаил Алексеевич предложил Надежде выйти за него замуж. Вообще-то она этого ожидала, но никак не предполагала, что всё будет столь прозаично. Михаил Алексеевич позвонил ей домой и первое, что сказал, было:

– Погода сегодня какая-то скучная: весь день небо хмурится, атмосферное давление, видно, падает – голова болит. Ты как себя чувствуешь?

– Вроде нормально…

– Хоть бы дождь пошёл, что ли, – вздохнул он. – Люблю гулять под широким зонтом, когда идёт дождь.

– Угу, – откликнулась Надежда. – Знаю. Любишь. Под твоим зонтом места и для меня хватит.

Михаил Алексеевич замолчал. Она слышала, как он дышал в трубку.

– Алло! Миша, ты где?

– Тут, – он глухо кашлянул. – Слушай, я тут подумал: всё когда-нибудь кончается. И у нас тоже должно кончиться…

– Что? – растерялась она. – Как?!

– Да так, обычно, – ответил он. – Загсом должно кончиться. Сколько мы можем таить наши отношения от других? Пора их узаконить.

– Ты хочешь взять меня в жены? – на всякий случай уточнила она.

– Именно! – он рассмеялся. – Лично я уже созрел! А ты?

– А я – почти перезрела, – она тоже засмеялась. – Чуть престарелой невестой не стала.

– Мне ты всегда желанна: зрелая ли, перезрелая ли, – он снова кашлянул, и она почувствовала, что он засмущался. – Я уже не могу без тебя жить. Вот и всё.

В трубке раздались частые гудки. Видимо, Михаил Алексеевич всё-таки слишком волновался, делая ей предложение. Он думал, что по телефону это получится намного легче, чем глаза в глаза, но переживаний всё-таки не избежал.

Михаил Алексеевич был замечательным, добрым человеком, практически без вредных привычек и отрицательных качеств – почти ангел, но ему тяжело давались всякие ласкательные слова, а «люблю» он вообще предпочитал не говорить. Когда Надежда просила сказать ей что-нибудь хорошее, он смущался и отвечал в том смысле, что мысль изреченная есть ложь, и никакие слова не смогут выразить всю полноту чувств. Если бы он её не любил, то давно бы спокойно расстался. Вот и всё. К чему все эти телячьи нежности? Но без них Надежде было как-то скучно.

Она, конечно, понимала, что Михаил Алексеевич – приличный, очень даже неплохой человек, всё на нём и всё при нём, без материальных проблем и вредных привычек: если и курил, то лишь, когда выпьет. А пил он немного – к водке, даже хорошей, относился брезгливо, уважал лишь коньяки и сухие вина, почему-то именно сухие, и даже шампанское на свой день рождения или на Новый год покупал особенное – брют. Надежде он казался слишком кислым, да и аромат был каким-то сырым, отдавал перебродившим виноградным соком. Но она ни разу не сказала Михаилу Алексеевичу, что ей больше по вкусу весёлые сладкие вина – боялась, что это признак не особо утончённого вкуса. А хотелось показаться особенной, понимающей толк в изысканных вещах. Хотя какая там, к чёрту, изысканность? Михаил Алексеевич прекрасно знал, где она работает, видел, во что одета-обута и какая у неё косметика, но был деликатен: ни разу даже не намекнул, что не стоит обуваться в кроссовки, если на тебе, допустим, строгая юбка из тонкого чёрного шёлка. Вот Андрей бы сказал, а Михаил Алексеевич – промолчит.

Этот приличный человек всё-таки казался Надежде скучным. Впрочем, не всегда. И не во всём. Но всё же – правильным и скучным.

Однако Надежду взволновало предложение Михаила Алексеевича. Она походила-походила по комнате, выкурила две сигареты, полистала какой-то глянцевый журнальчик, не видя в нём ни текста, ни фотографий, – и вдруг решительно сняла телефонную трубку и набрала номер Андрея: