Николай Семченко - Одиночество шамана

– Бедняжка! – искренне пожалел Андрей. – Она ведь совершенно не знала этого солдата. И, к тому же, каково было ей, привыкшей к роскоши дворца, переселяться в бедную хижину?

– В том-то и смысл этой притчи, – в голосе Ниохты мелькнула наставительная нотка. – Дама Хань верила в предначертания свыше, поэтому и отправила красный лист в мир мужчин: он должен был попасть в руки её суженого-ряженого, и кем бы тот ни был – богачом или бедняком, это её любовь.

– Ты только что утверждала: любовь – выдумка, любовь – ритуал и так далее, – поразился Андрей. – И что я теперь слышу? Как это понимать?

– А понимай как хочешь, – аоми звонко рассмеялась. – Любовь имеет высшую силу, она соединяет два совершенно разных существа, и понять, почему именно их, – значит понять тайну мироздания…

Андрей не любил высокопарные слова, и потому речь аоми воспринял с некоторой долей иронии. Он давно подметил: когда по существу нечего сказать, человек напускает на себя многозначительный вид, изрекая что-нибудь умное, но туманное, порой он прячется за красивыми банальностями и словесными штампами как за каменной стеной и, главное, пытается при этом выглядеть серьёзным и убедительным.

Коори стремительно возносила Андрея к сияющему свету, и он был вынужден крепко держаться за шею птицы, чтобы не свалиться с неё. Настю он больше не видел: девушка осталась где-то позади.

Андрей, конечно, понимал: настоящей Насте здесь неоткуда было взяться, в неё каким-то непостижимым образом преобразилась чудовищная тварь. Получилась не копия, а самая что ни есть его подлинная подруга: смотреть так искренне и нежно могла только она, и эта легкая грусть во взгляде – только её, и смущенная улыбка – тоже её, Настина! Как же так? Была лярва – стала Настя.

Он оглянулся, чтобы ещё раз убедиться: за ним летела именно Настя, а не чудище, пытающееся подделаться под неё. И пока оглядывался, успел подумать: наивно, а, может, даже и дебильно – верить, что тут, в каком-то чёртовом тоннеле, нереальном и, скорее всего, снящемся ему, вдруг может оказаться всамделишная его подруга. Но если это сон, то в нём возможно всё, пусть даже весь этот морок – неправда.

– Ты ещё не запутался, умник? – насмешливо проворковал ласковый голос внутри него.

Андрей решил не отвечать. Реплики Аями сбивали с толку, путали мысли и кружили голову.

Оглянувшись, он увидел мрачный занавес кромешной тьмы. Бездонная чернота, казалось, пульсировала и продолжала медленно растекаться: так капля туши, упавшая на промокательную бумагу, неудержимо расползается амебой по листу. Вдруг в холодной бездне загорелась оранжевая точка – как если бы кто-то закурил сигарету. Андрей от неожиданности опешил и, зажмурившись, даже потряс головой. Снова открыл глаза, но его взгляд по-прежнему упирался в аспидную тьму. На её фоне слабо клубился белесый дымок.

– Испарилась твоя выдумка, – хихикнула Ниохта. – Ты уже поднялся в те сферы, где земному нет места. Тут другие законы действуют. Один из них до безобразия прост: принимай положение вещей таким, как оно существует в реальности.

– В какой реальности?

– О! Кажется, ты что-то начал понимать. Реально то, что ты ощущаешь сейчас. Но не менее реально и то, что ты уже ощущал. Воспоминания делают человека человеком…

– Не говори загадками…

– Принимай всё как есть, – уклончиво ответил голос. – Не стоит выдумывать жизнь.

– Но зачем тогда человеку дана способность воображать?

– Затем, чтобы он знал: жизнь – это не только то, что имеет физические формы.

Андрей и до этого разговора задумывался о том, почему иллюзии и грёзы – то, без чего немыслима человеческая природа. Навряд ли кошка, собака или какое другое животное способно мечтать и фантазировать, им это совершенно не нужно. А вот человек… Решительно всякий объект, который он любит или ненавидит, в его воображении или идеализируется, или демонизируется: эта женщина (мужчина) – счастье всей моей жизни, никого лучше и быть не может, а вот этот эта (этот) – дьявол во плоти, кошмар и мрак. Во всяком случае, близкие, друзья и просто знакомые вольно-невольно предстают в нашем вымысле в тех ролях, которые мы им сочиняем сами, однако при этом находимся в полной уверенности: наше о них представление – верное, уж мы-то их знаем как облупленных! А на самом деле?

На самом деле чаще всего мы придаём окружающим нас людям тот смысл, которого они сами по себе не имеют. Разве не случается так, что скучный, нелюдимый и мрачный человек, не понравившийся нам с первого взгляда, неожиданно – но так ли уж неожиданно? – приходит на помощь, даёт дельные советы, оказывается увлекательным и обаятельным собеседником и, более того, становится нашим другом? А иной обаяшка, симпатичный и лучезарный обликом, однажды неприятно поражает скупостью, эгоизмом, безразличием; он сам себе на уме, и его искренность и открытая улыбка – всего лишь маска. А мы-то навоображали о нём чёрт знает что!

То, что мы думаем о других людях, не всегда совпадает с реальностью. Но, наверное, было бы невыносимо скучно жить, если бы наши, так сказать, физические, реальные ощущения были тождественны воображаемому, тем более душевным переживаниям. Иным из нас нет ничего слаще любовных мучений или всяческих терзаний, связанных с отношением к нам других людей. И мы выдумываем, очаровываемся и увлекаемся, расстаёмся с иллюзиями и улыбаемся судьбе, посылающей грусть, или, напротив, впадаем в томительную сладость меланхолии: каждому – своё; каждый, сам того не подозревая, не может обходиться без душевных пыток. Когда всё в жизни получается, и сама госпожа Удача торопливо бежит впереди, расчищая путь, человеку вдруг становится невыносимо скучно: нужна какая-то встряска, волнения, пусть и глупые; высокая страсть и низменные желания, слезы отчаяния и восторг маленьких радостей. Возможно, всё это помогает понять самого себя, свои истинные потребности и сущность других людей, которых мы любим, ненавидим или которые нам – всё равно, есть они или нет, но без них, оказывается, чего-то недостаёт в этой жизни.

В своих фантазиях мы – самые красивые, самые умные, значительные, и весь мир кружится вокруг нас, всё – для нас и все – для нас. Даже если мы в чём-то неправы и отлично знаем это, всё равно находим оправдание своим поступкам, и в мыслях исправляем их, поднимаясь над собой выше, а может, не считаем нужным делать такие попытки: наши слабости – продолжение наших достоинств, и тому, что другим кажется отвратительным, всегда находится разумное и, быть может, убедительное оправдание.

– Достигая внутреннего спокойствия, обычный человек признаёт свои ошибки, – вдруг сказала аоми. – Но просветленный человек на этом не останавливается. Он не обвиняет себя, а просто делает из неудач выводы.