Фазу Алиева - Цена добра

Парихан все время пилила сына:

– Женись, сынок! Ты у меня один, сын родится – как брат будет тебе, дочь родится – как сестра будет!

– Другие матери сами находят невест, потом советуют сыну, а ты, мама, все на меня взвалила.

– Я хочу, сынок, чтобы ты женился по любви: если с любимой живешь, жизнь бывает счастливой, интересной, а если с нелюбимой – это сущий ад.

– А я еще не влюбился, мама.

– Если день и ночь будешь сидеть за книгами, как же ты можешь влюбиться?

Наконец Наби признался маме, что он влюбился и что она согласна выйти за него замуж.

– Как ее зовут? – вскочила от радости Парихан.

– Зовут ее Гулишат, она не из нашего аула, а из Гоноды.

– Какая разница, из какого аула, главное, чтобы вы любили друг друга.

Свадьба была веселая, как будто две черные речки слились в одну; жители двух аулов в своих лучших нарядах танцевали, пели, говорили тосты, давали мудрые советы молодоженам. Все было по-дагестански красиво, возвышенно. Парихан сама еще была молодая женщина: вышла замуж рано, родила рано, все ее дела и помыслы были направлены на сына. И в день его свадьбы она впервые после развода с мужем вытащила из сундука парчовое хабало, вышитый платок и национальные мачуял (легкие туфли без каблуков). Танцевала она так легко, как в юности, целый день из круга не выходила.

Закончились свадебные торжества, началась обычная семейная жизнь. Парихан по-прежнему хлопотала по дому, доила коров, убирала за ними, растила цыплят. Казалось, что ничего в ее жизни не изменилось. Гулишат же доставалась только легкая, чистая работа, в основном главным ее занятием было угодить мужу.

Однажды к ним в гости пришли родственники Гулишат. И, представляя им свою свекровь, она сказала: «А это наша бабушка!» Парихан улыбнулась, но сердце сжалось как от боли: «Она меня ни по имени, ни мамой так и не называет, все время «наша бабушка». И вот сын тоже начал так же называть». На нее это как-то сильно подействовало, словно внутри что-то надломилось. Всегда аккуратная, пусть в простеньких ситцевых, но хорошо сшитых платьях, она перестала обращать на себя внимание; казалось, что у нее даже походка изменилась, что она сгорбилась немножко.

Ее сестра Шамсият жила в Махачкале, работала на кондитерской фабрике. Приехав в отпуск и увидев сестру Парихан, она воскликнула:

– Сестра, ты не заболела, что с тобой?

– Все нормально, не беспокойся.

– А что, наша бабушка изменилась? – улыбнулась Гулишат.

– Прежде чем называть ее бабушкой, ты кого-нибудь роди! – ехидно парировала Шамсият.

Когда Шамсият пришло время возвращаться, она заявила, что заберет с собой на несколько дней сестру.

– А что я буду делать с грязной работой, за коровами убирать, их доить я не умею! – нахмурилась Гулишат.

– Тогда не надо было выходить замуж: невесток в дом берут, чтобы помогали и в хозяйстве, пора уже научиться.

Парихан была в Махачкале 15 дней. Когда она появилась на пороге с покрашенными волосами, в тонком белом тастаре (накидке) и в красивом, по фигуре сшитом платье персикового цвета, Гулишат спросила:

– Вам кого?

– Я в свой дом приехала, что, не узнала бабушку? – засмеялась Парихан.

– Вабабай! Я вас действительно не узнала! – покраснела Гулишат.

Гулишат так и не родила ни одного ребенка, все ходила по врачам, но никакого результата.

Впервые писатель Ахмедхан Абу-Бакар в своей квартире на праздничном обеде по поводу новоселья, обнимая, привел девочку. «Это моя сестричка Бика, прошу любить ее», – познакомил с будущими жильцами нового писательского дома. Я думала, что ей лет десять. Она была маленького роста, пухленькая, круглолицая и краснощекая. В эту же минуту я почувствовала к ней какую-то симпатию – в девочке словно жил светлячок, огонек которого привлекал к ней. Тогда, первое время, мы часто ходили друг к другу: кто-то сделал ремонт, кто-то купил мебель… Я чаще ходила к Ахмедхану, потому что знала эту семью еще по Москве, и мы дружили семьями.

Не нужно было много времени, чтобы убедиться, что Бика – главная хозяйка этого дома. Она смотрела за сыном Ахмедхана Тимуром, держала дом в чистоте и, когда Ахмедхан с Фатимой куда-нибудь отлучались, никого в дом не пускала. Большую часть времени она проводила во дворе. Когда Бика была во дворе, остальные матери не беспокоились за своих детей – она всех держала в поле зрения. Все жильцы дома полюбили девочку. «Бика! Бика!» – только и было слышно во дворе. Она говорила очень мало, но то, что от нее слышали, никогда не забывалось. Часто была задумчива, будто решала в уме трудную математическую задачу. Когда Тимур пошел в школу, Бика не позволяла ему много времени проводить на улице: «Быстрее уроки делать, папа будет ругать!» – и уводила его домой.

Уже никто не воспринимал ее как маленькую девочку. Рассказывали, что она была самой младшей в семье, отец очень любил ее и часто говорил: «Я хочу, чтобы она оставалась маленькой, такой же всеми любимой, не хочу, чтобы она стала большой». Видимо, однажды Аллах услышал слова отца – она перестала расти. Ее мать жила в Кубачи и очень редко приезжала. Казалось, что Бика не была особо к ней привязана. Главным человеком для нее во всем этом мире был старший брат Ахмедхан, да и он очень любил и лелеял ее, всегда называл «сестричка моя». Когда Ахмедхан был дома, она сидела молча в его комнате, с любовью и восхищением смотрела на него, угадывала любое его желание: наливала ему чай, приносила вазу с фруктами. Но если Ахмедхан начинал ругать детей, она заступалась за них. Тимура ругать было не за что – он умница, всегда учился на отлично, но второй сын Давуд вел себя просто как разбойник: что хотел, разбивал, со стены срывал обои, да и в школе на него все время жаловались.

Как-то Ахмедхан поручил ему выучить стихотворение Лермонтова. Бика и Давуд пошли в другую комнату. Не прошло и получаса, они вернулись.

– Он выучил! – сказала Бика.

– Расскажи! – велел Ахмедхан.

– Сейчас! – заторопилась Бика и принесла книгу.

– Я сказал наизусть! – разозлился Ахмедхан.

– Что такое наизусть? Он умеет читать, а зачем ему нужен какой-то Лермонтов, которого он никогда не видел!

– Ну, конечно, нужно, чтобы Лермонтов пришел к Давуду поздороваться. Иди и выучи стихотворение, а потом я проверю! – Ахмедхан был неумолим.