Антон Евтушенко - Покидая Вавилон

Доменико неопределённо хмыкнул: чего в этом звуке было больше – пренебрежительного отношения или многозначительного толкования – Кирилл не смог уловить. Тем не менее, он продолжил:

– Что-то подсказывает мне, что я не могу так сильно ошибаться в человеке и тут не отделаться одними догадками и домыслами. Хоккейный щиток – это ещё не факт, это всего-навсего экипировка игрока, которым защищаются не в уличных боях, а на льду, в игре, с шайбой и клюшкой. Но ребус решился проще. Значительно проще. В боковых клапанах я обнаружил заготовленные пустые бутылки и залитые воском бикфордовы шнуры. И тут я вспомнил про пластиковую канистру в его руках. Внутри была смесь для коктейлей Молотова, теперь я в этом не сомневаюсь. И это был факт!

– Факт, не факт, – пожал плечами Доменико. – Этот человек оказался неравнодушным к моей беде. Для меня это важнее. Кстати, он, кажется, помогал и вам…

– Ты, наверно, не совсем понимаешь о чём речь! – горячо возразил Кирилл, выстреливая окурком в полыхающее чрево бочки. – Я толкую тебе тут о том, что вся эта заварушка с грузовиком – дело рук не мирных протестантов, а ультраправых чокнутых, которые бредят расизмом и ксенофобией. Содержимое сумки пред назначалось для них. Вооружаясь "дихлофосами", "теренами" и "кобрами", они готовились заливать аэрозолем не тараканов, а живых людей! А молотовские коктейли, а? Это же излюбленное оружие уличных боёв и непременный атрибут любой гражданской войны. Понимаешь? Войны!

– Кирилл, мне сложно судить о том, что происходит в этой стране. Но здесь я не чужой, и мне кажется, я не одинок: люди, что собрались на этой площади, они требуют каких-то перемен, а сами не до конца понимают, что эти перемены могут принести с собой. А война… война, конечно, это плохо, это смерть, и в ней не может быть ничего хорошего. И вот ещё что… – Доменико, словно раздумывая, продолжать или нет, поскрёб бородку. – Вот ещё что: твой знакомый… м-мм, Валя, он не скрывал своих убеждений. Возможно, он сам не до конца понимал, в каком кошачьем лотке приходится копаться…

– Не скрывал? – Кирилл удивлённо вытаращил глаза. – Ты, выходит, знал?

– Он рассказал мне об этом по пути. Это правда! Но о том, что внутри сумок, я не знал. И это тоже прав да!

– Чего ты заёрзал? – оборвал его Кирилл. – Я не считаю тебя причастным, просто, не могу понять одной штуки: если Валина сумка по ошибке попала ко мне, то почему в другой оказались книги, а не моё барахло? Вот что странно! Книжки – я видел их в огромном количестве, когда тот грузовик… – Кирилл прикусил нижнюю губу и надолго замолчал.

– Не думай об этом, – посоветовал Доменико. – Мне кажется, в вас борются два сильных зверя. Они рвут изнутри на части, и каждый тянет на свою сторону. Любые эмоции лучше равнодушия, но сейчас они для вас… как бы это сказать… хулос.

– Чего? – возмутился Кирилл.

– Не знаю, как это по-русски, – спешился Доменико. – Одним словом, это тот, кто дразнит быка отрезком красной ткани. Понимаете?

– А-аа, ты в этом смысле! – Кирилл крепко задумался. – Нельзя так бесцеремонно обращаться с истиной. Она будет мстить!

– Это как?

– Факты – от них никуда не деться. Это словно флюс: награда за терпеливость пациента, который не беспокоит стоматолога своим появлением из-за всяких мелочей. Истина лечится публичностью, обнародованием фактов. Всё то, что я узнал в последние два часа, никак не вяжется с действительностью, нарисованной мною в блоге. Выходит, я обманщик. Я обманываю себя, обманываю своих подписчиков. Это аудитория в 50 тысяч читателей. Всё население города Североморск, на секунду. Мирные протестующие… да чёрта с два. Сборище ультрас, которые не боятся замарать руки по локоть в крови. Первые шаги сделаны. И весьма успешно. И доказательства, вот же они – на руках. Видеозапись… и даже вещдоки. Господи, я так надеялся, что это не будет сценарием Южной Осетии, Югославии или Ближнего Востока… – Доменико скривил губы, и Кирилл усмотрел в этом свой смысл. – Впрочем, я понимаю, – скороговоркой добавил он, – понимаю. Конечно… ты вне политики.

– Моя мать, бабушка, они родом из Хорватии, – сказал он. – Я сам, значит, наполовину хорват. Мы жили на границе двух из шести союзных республик несуществующего ныне государства Югославия, близ местечка Илирска-Бистрица. Кровавая междоусобная война, в которой погибли десятки тысяч сербов, хорватов, а сотни тысяч оказались беженцами и вынуждены были покинуть родные места… мне всё знакомо. Я был там и видел своими глазами, как хорваты, объединившись вместе с мусульманами, воевали против сербов. И это называлось политикой. Мне было пятнадцать, когда началось военное противостояние. Наших учителей в школах заставляли подписывать "листы лояльности" новому временному правительству. Кто не соглашался, увольняли без раздумий. Из школьных программ очень быстро исчезали тексты по истории Сербии и Хорватии. Их заменяли агитационными брошюрами пришедших к власти этнонационалистов. Под запрет попало даже кириллическое письмо. Но, если бы всё ограничилось школьными репрессиями… Они минировали храмы, оскверняли могилы, арестовывали священников. Если это и есть политика, то я вне игры.

– По-твоему, сербские нацисты сильно отличаются от украинских? – выстрелил вопросом Кирилл. – Как можно, пережив подобное, защищать таких, как Гришин?

– Кирилл, мне кажется, зомбирование народа путём акций устрашения, насилия опасны только тогда, когда они зацепят наши внутренние ценности. Такая подмена действенная. Если этого не произойдёт, ничего они не смогут сделать, сколько б ни старались. Такие manipolatori всегда заботятся о личной выгоде, а преподносят всё в ином свете. Они не говорят о своих интересах, они говорят о ваших. Но мы сами передвигаем ноги по земле, сами двигаем руками и сами шевелим извилинами своих мозгов. Всегда и в любой ситуации последнее слово за тобой…

– Это похоже на мантру! – Кирилл заиграл желваками, стараясь неумело скрыть подступающую злость. – Наверно, если её шептать тысячу раз, то что-нибудь да выйдет.

– Почему?

– Потому! – Кирилл задохнулся. – Разобщенные, натасканные и озлоблённые друг на друга склочностью, интриганством, ненужной грызнёй; вялые и апатичные до разжижения мозга, реагирующие исключительно на собственные раздражители… что мы можем противопоставить, когда в наши головы полетят камни? Знаешь, когда на твоих глазах совершается геноцид по отношению к твоей семье, к твоему народу, сложно не зацепить внутренние ценности!

Доменико молчал. Он надолго задумался, словно решал для себя наиважнейшую и наисложнейшую задачу.

– Ты прав, – наконец вымолвил он. – Если позволишь, я расскажу тебе одну историю. До этого я никому её не рассказывал. Это даже не история, это та самая мантра, которую я прокручиваю в голове изо дня в день в надежде, что когда-нибудь случится чудо, и я поверю, что на земле есть место не только идолам, но и идеалам, и умирать за них совсем не обязательно… – он помолчал, но Кирилл лишь кивнул головой и тогда Доменико, собравшись с духом, стал медленно говорить слова: – Эта история началась в узких стенах неаполитанской тюрьмы, с заключённого по имени Томмазо Кампанелла…