Майя Новик - Ларек

– В ларьке должно быть тепло! – отрезал он. – Это самый лучший ларек в городе, вон сколько обогревателей. Хватит! За электроэнергию что, папа римский платить будет? Если мерзнете, надевайте ватные штаны!

– Классно! – прокомментировала Валерия, когда он уехал, – Как будто на дворе не конец двадцатого века, а трудные годы войны! Я должна вырядиться в ватные штаны, телогрейку, шапку-ушанку и быть счастливой!

Кроме обогревателей нас обязали повесить за свой счет шторки, чтобы нас не было видно с улицы: витрины были большими, а в окошко, в которое покупатели подавали деньги, мог запросто пролезть даже Гаргантюа.

В конце концов, мы приспособились. Притащили раскладное кресло, которое поставили под прилавок, у обогревателя. Прижавшись к обогревателю и накрывшись двумя старыми шубами, можно было кое-как согреться. В ноги ставили еще один обогреватель. Второй продавец скрючивался над рефлектором спирального обогревателя, который после долгих уговоров купил Бенедиктов, и жить было можно.

Один раз Гордый пришел на смену пьяный. И я, и Валерия сильно удивились. Гордый махнул на нас рукой и почти сразу же лег спать…. на ящики с колой. На ящики он не постелил ничего, хотя они стояли у двери, и только десять сантиметров отделяли Гордого от ледяного пола. На улице – минус сорок. Брюки у Гордого задрались, были видны голые волосатые ноги. Мне оставалось только удивляться, как он не мерз. К утру ему стало плохо. Он сходил за ларек, потом вернулся обратно и с мученическим видом посмотрел на меня.

– Может, скажешь, с чего ты напился?

– Скажу… – его лицо исказила горькая улыбка. – Я думаю, что Татьяна мне изменяет.

Я покатилась со смеху.

– На девятом месяце? Ну ты и фантазер!

– Ее не было вчера дома весь день! А когда я спросил ее, где она была, она не ответила, в общем, мы поругались…

– Дурилка ты картонная… Нашел повод, – я с облегчением вздохнула. Мне показалось, что вирус измены неведомым образом просачивается во все семьи.

Конечно, вскоре выяснилось, что Татьяна ходила в школу, где до декрета работала учительницей, и засиделась с подругами за чаем. Молодые помирились. К Новому году у них родилась дочь, и Андрей ушел в загул на несколько дней. Впрочем, без напарника я не осталась, к этому времени я уже знала всех его друзей. Они были студентами ангарского института и часто заглядывали к Андрею по вечерам выпить баночку пива и поболтать. Один из них, Сергей Пасхалов подменил Гордого.

….До того момента, пока родители не знали, из-за чего Илья ушел, мне пришлось перенести несколько неприятных стычек. Мама была уверена, что «с таким мужиком жить можно». Она ко всем подходила со своей меркой: раз он гоношился, что-то ремонтировал, он вовсе не был «пропащим» по ее мнению. К моему она не особо прислушивалась. До сих пор я в расчет не принималась.

Мы с детства находились с ней в состоянии затяжной войны, словно Израиль с Палестиной. Когда у нее было хорошее настроение, она меня не замечала, когда у нее было плохое настроение – она старалась «наступить мне на ногу», то есть любым способом испортить мне весь день. Поскольку я всегда была крайне самолюбивой и ранимой, достаточно было сказать мне, что от меня «несет» сапожным кремом, или что эта кофта не идет к этим брюкам, «а ты носишь их уже месяц», и цель была достигнута.

После того, как оказалось, что в разводе виновата вовсе не я, мама вдруг резко переменила свое отношение ко мне. По ее мнению, развод был для женщины концом света. Впереди меня не ждало ничего хорошего, полное одиночество и никакой надежды… Мы ни разу за все время не поговорили с ней ни об Илье, ни о разводе, однако она вдруг решила поддержать меня чисто по-женски, то есть приодеть.

Деньги у меня были, она добавила из своих, и мы отправились на рынок искать сапожки, шапку и шубку. Сапоги из «натуралочки» и норковую кубанку мы купили быстро, сложнее оказалось с шубой. Мы столкнулись с прежней проблемой – на мой рост их просто не было. Все они были маленькими, коротенькими, мои руки сиротливо торчали из рукавов, полы не сходились на животе… Мама махала руками, и я со вздохом стаскивала с себя очередную несостоявшуюся обновку.

Мы обшарили весь город, но безрезультатно. Случайно возле колхозного рынка, у остановки, увидели женщину, на руках которой была роскошная по тогдашним меркам собачья шуба. Огненно-рыжая с черными продольными полосами, она оказалась под мой рост и размер, но… у нас увели ее из-под носа. Я грызла локти, а мама тем временем не растерялась и договорилась с женщиной, что та принесет другую шубу, которая у нее была дома, прямо к нам на квартиру. Шуба оказалась как раз на меня. Она была аккуратно сшита из ярко-рыжих и черных полосок собачьих шкур и оказалась на удивление теплой. Снимать ее не хотелось.

– Ну вот, дочь моя, – сказала мама, – наконец-то ты не будешь мерзнуть.

До этого момента шубы у меня не было, если не считать тех шуб из искусственного меха, которые выпускала еще советская промышленность. Как правило, все они были немыслимо мрачных расцветок, очень тяжелые и холодные. Мерзнуть в них я начинала уже на трамвайной остановке. А к тому моменту, когда подъезжала к работе, меня просто трясло от холода.

Собачья шуба, конечно, не могла сравниться с каракулевой или норковой, однако, это было уже нечто! Стоило мне один раз появиться в ларьке в шубе, как молва тотчас же донесла Леночке и Илье, что я живу не по средствам, и Леночка под благовидным предлогом заехала в ларек, посмотреть, что же за шубу я купила.

О, завистливые, маленькие, тщеславные женщины! Было неприятно, потому что заехали они большой, шумной компанией, и визит их продолжался довольно долго. Валерия еще не ушла, вместе с ними приехал ее знакомый, и все они говорили, говорили, говорили…

Купили пару бутылок дорогого ликера, самые дорогие сигареты, шоколад. Лене нужно было срочно пустить мне пыль в глаза. Она то и дело смотрела на шубу и прикидывала, сколько та может стоить. Когда они уехали, меня трясло, и я напилась в первый раз за всю работу в ларьке.

Вместе с Гордым мы выпили бутылку бренди «Плиски». Еды не было, и закусывать пришлось чебуреками, которые пролежали в ларьке три дня. К утру мне стало плохо. На пересдаче то и дело приходилось проглатывать подступавший к горлу мягкий, теплый комок, и я вслух и про себя клялась, что никогда… нигде… и ни за что!

Гордый подсмеивался надо мной, Валерия качала головой.

– Ты знаешь, – сказала она мне как-то, – мне Илью даже жалко.

– С чего это?

– Лена его ни во что не ставит. Матерится, как сапожник! Это слышать надо. А я еще думала – какая интеллигентная девушка! Да уж… Приехал Игорь, Илья кассу забыл снять. Как она стала материться! Я такой отборный мат в первый раз слышала. Хоть бы Игоря постеснялась.