Майя Новик - Ларек

– А если еще что-нибудь произойдет?

– А произойдет, так и в четвертый раз с нуля жизнь начну. Мужик должен уметь начинать сначала в любом возрасте. Это аксиома.

– По тебе вообще не видно, что ты зону топтал.

– Не видно… Это я сейчас понимаю, что не видно, а когда вышел только, злой был, как черт, казалось, каждый видит, что я только с зоны. Разве что пальцами не показывают. За косой взгляд убить мог, ей-Богу! На меня, может, и просто так смотрят где-нибудь в трамвае, а мне кажется, что меня насквозь видят, видят и знают, что я только вышел…

Знаешь, те кто больше всего кричит о зоне, обычно имеют к ней весьма отдаленное отношение. Как-то помню, прибыли к нам новички. В списках увидел свою фамилию, стал интересоваться, вдруг родственник прибыл. Так и оказалось, двоюродный брат, Витя. Встретились, обнялись. Я его помню, накормил, сигарет дал, робу ему нормальную справили, номерок пришили, а то черт-те что было пришито. Ему дали-то три года, водителем работал, стал сдавать где-то во дворе назад, наехал на старушку. ЗИЛ – машина большая, он и не почувствовал, не понял, пока не отъехал. Старушке лет восемьдесят было, что уж она там сзади машины делала, Бог знает. В зоне сколько угодно таких вот случаев, сидят мужики ни за что.

Я раньше вышел. Потом встретил его на остановке: весь синий, зубы золотые, пальцы веером. А отсидел всего ничего. Начал передо мной выпендриваться, я его взял за шкирку и сказал, нечего мол, Витя, передо мной пальцы загибать, я тебе сам в зоне номерок пришивал, знаю, кто там кем был, так что заткнись.

Олег рассмеялся.

– А что касается того, что по мне не видно, так это точно. У меня знакомый есть один, следователь, несколько лет назад познакомились, в баню вместе ходим. Ну вот, в бане, под бутылочку как-то разговор зашел. Он говорит, мол, любого зэка за версту чую, от других людей отличу. Мне смешно стало, говорю ему, как ты думаешь, вот я, например, сидел? Он в ответ: да нет, Олег, что ты! А я ему: ты в Москву насчет меня запрос сделай, а потом говори. Он сделал, так у него глаза на лоб полезли, такой талмуд пришел! Потом посмеялись вместе.

В зоне Шаповалов подцепил обычную для тех мест болезнь – артрит. Мне рассказали, что он колол сам себя в ногу «баралгином» и «максиганом», когда становилось невмоготу. По-моему, он и пил много, чтобы заглушить боль. Я так и не выяснила, за что он сидел, спросить прямо было неудобно, сам он не говорил. Кажется, все происходило из-за его взрывного характера да по пьянке. Драка, поножовщина, срок. Его неукротимый темперамент не вязался с нежными чувствами, которые он питал к жене и к четырехлетней дочке.

– Боже, Лиана! – говорил он, и глаза его увлажнялись. – Я до сих пор не могу поверить, что это наша, что это моя девочка. Умница, красавица, волосики белокурые! Четыре года, уже кавалеры к ней ходят. Открываю, стоит рыжий малец. Важно так говорит: «Вашу Анечку можно увидеть?» С ума сойти!

– Да ты ревнуешь!

– А как не ревновать! Я только подумаю, что какой-нибудь гад к ней пальцем прикоснется, так прямо кровь закипает!

Я представила, что кому-то достанется такой тесть, и не позавидовала этому человеку.

….Оказалось, кабель перерублен топором. Нас попросту «отсекли» от тепла. Тут же узнали и подоплеку этого таинственного случая: раньше у Саши был торговый бизнес с неким человеком, которого все звали Плешивый. Потом приятели разругались, и Саша ушел из бизнеса, забрав свою долю денег. Теперь он поставил новый ларек рядом с торговой точкой Плешивого, разумеется, в пику ему.

Плешивому принадлежал хлебный магазин, находящийся в тридцати метрах от ларька. Там круглосуточно продавали и хлеб, и водку. С появлением ларька оборот в магазине упал, и Плешивый понял, что надо бороться.

Открыто он выступать не решался, по-видимому, у Саши была довольно сильная «крыша», поэтому гадил исподтишка. Кабель перерубали регулярно. Саша привез в ларек ключ, и нам приходилось закрывать витрины, замыкать ларек и ловить среди ночи такси, чтобы добраться до дома. Такое повторялось каждую неделю и даже сделалось привычным, как неизбежные издержки производства. Вплотную к нашему стоял еще один ларек, его владельцем был Геннадий. Совместно с Сашей они делали настоящие облавы для того, чтобы выяснить, кто же перерубает кабель, однако ни выпущенные в воздух ракеты, ни прожектора, освещающие с земли крышу дома, не помогали.

– Похоже, он живет прямо в доме, – констатировал Саша после очередной неудачи: злоумышленник оказался неуловимым, словно привидение.

В остальном все шло нормально, исключая, конечно, то, что работать сутками в ларьке вообще тяжело. В «Волшебнице» я обнаружила книжную лавку и запоем читала фантастику, фэнтези и триллеры. Читать в ларьке было неудобно – только углубишься в чтение, как неизвестно откуда посреди ночи появляется страждущий покупатель и стучит в окошко изо всей силы. Дома я тоже читала: Кинг, Мак-Камон, Баркер, Желязны, Хайнлайн, Сильверберг – мои шкафы быстро заполнялись томами. Не понравившиеся книги я выбрасывала, чтобы не мешались. Я никуда не ходила, и ничто больше меня не интересовало. Мама смотрела на меня с подозрением: я перестала ходить даже к Аленке.

Впрочем, иногда я все же к ней заглядывала, выслушивала очередную любовную историю и уходила, когда на столе появлялась бутылка – к алкоголю и к тем, кто его пьет, я испытывала отвращение.

Обедать я бегала в пельменную, расположенную через два дома от ларька. Один раз, набирая на поднос тарелки, я почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. За крайним столиком сидели двое хорошо одетых мужчин, и один из них не отрывал от меня горящих глаз. Я поежилась, села так, чтобы он меня не видел, торопливо проглотила салатик и ушла. В следующий раз меня остановила кассирша.

– Помните, вы в понедельник у нас обедали? – спросила она. – Вон за тем столиком двое сидели?

Я кивнула, хотя помнила все довольно смутно.

– Один из них ко мне потом подошел, – горячо зашептала мне кассирша, – про вас спрашивал. Не знаю ли я, кто вы. С ума сойти, говорит, какая красивая женщина, вот только, говорит, боюсь, что она из прокуратуры, они здесь постоянно обедают, поэтому и не подошел к вам. А вы из прокуратуры?

Я осмотрела себя: синяя мастерка «Адидас», старенькие брючки… Боже, неужели можно подумать, что я работаю в прокуратуре? Я рассмеялась.

– Я не работаю в прокуратуре, но не одному мужчине не понравится место, где я работаю. Я продавец в ларьке, возле остановки, на перекрестке.

Увы, эта красивая история не имела продолжения. Такие истории хорошо заканчиваются лишь в книгах и фильмах. Впрочем, я никогда не считала себя красавицей, относилась к себе весьма критически и, может быть, поэтому, из-за отсутствия внутренней уверенности, что я достойна большего, судьба отворачивалась от меня, и все оставалось по-прежнему.