Дмитрий Добродеев - Большая svoboda Ивана Д.

Иван выходит на улицу, идет, куда глаза глядят. Повторяется ситуация с МОПом, надо срочно принимать решение. Он без работы, а деньги на исходе. План по вызову семьи окончательно провалился. Он думал вызвать их по туристической визе, воссоединиться в Вене и дальше мотать на Запад. Но почему-то в ОВИРе взятку не взяли. Быть может, был сигнал из органов. Он звонит жене из уличного телефона-автомата: она в истерике, рыдает. Говорит, что больше ждать не может. Ивану очень тяжело. Он чувствует – пора сдаваться. По карте Вены находит американское посольство. Идет переулками, озирается, чтобы не было хвоста.

На входе в посольство США – морской пехотинец. Проверяет документ, спрашивает, чего надо? Иван говорит: “Прошу political asylum!” Его сажают в предбаннике, велят подождать.

Появляется небольшой человечек в галстуке, в очках. Он жмет руку Ивану, раскладывает блокнот, начинает задавать вопросы. Все записав, говорит: “Ничем не могу помочь. Идите в консульство США. Parkring-n. Это по их части!” Иван понимает, что таких, как он, много, что никто на Западе не жаждет принять его в свои объятия.

У консульства выстроились сотни человек – за визами и прочими бумажками. Он пробивается к мистеру Ричардсу – консульскому работнику, отвечающему за политубежища. Это высокий старик в очках, в нем есть что-то отеческое. Наверняка прибыл в Европу еще с американскими войсками в 1945-м. Он прекрасно говорит по-немецки и даже по-русски. Ричардс выслушивает Ивана, потом откровенно сообщает: “Подать заявку вы, конечно, можете. Но я не советую. Потеря времени. Вскоре должен состояться саммит Буш-Горбачев. Так вот, мы избегаем излишних осложнений и политических казусов. Мы не берем советских именно сейчас. Ищите другие ходы”.

Он мягко дотрагивается до его рукава и задумчиво спрашивает: “Молодой человек, а почему вы так стремитесь на Запад?” Иван резко дергается, его зрачки расширяются, и он говорит заученную фразу: “Я выбрал свободу!” А про себя грубо матерится.

Ивану очень плохо. Его виза в Вене истекла, но он не хочет идти сдаваться в австрийский беженский лагерь Трайскирхен. К тому же в Австрии нормальной работы для него нет.

Весь февраль он ходит неприкаянный по Вене, ждет письма из американского консульства. Письма нет. В одну из прогулок его продувает зимний ветер на Ринге, начинается озноб, он лежит в холодном поту, бормочет: “Где выход, где выход, где выход?”

Судьба дает ему этот шанс. Последний день февраля. Он выбирается на улицу, садится в трамвай, слышит разговор по-русски. Впереди сидят она и он – кавказской наружности, в кожаных куртках. Говорят о том, что пора сматываться, что этот город не для них, что все уже на мази.

Он задумывается, потом наклоняется к ним и просит совета. Они настроены по-дружески. Она – осетинка, он – чеченец. За чашкой кофе в кнайпе она говорит Ивану: “Не думайте идти сдаваться в Трайскирхен! Вам точно заморочат голову, а все равно азиля не получите. Мотайте в Германию! Я тоже бы туда направилась, но мне уже дали американскую грин-карту, как беженке с Кавказа. Я уезжаю на днях. А вам поможет Лева Рудкевич. Он помогает перебраться в Германию. За деньги, конечно”.

Из автомата он звонит Леве. Тот тут же соглашается на встречу. Рудкевич – высокий худой еврей, в очках, с седоватой бородой, немного безумный, без умолку болтающий. Это питерский интеллигент – то ли биолог, то ли психолог, а здесь Рудкевич представляет НТС, ведет работу среди эмигрантов. Короче, он называет цену – тысячу долларов за переправку в Германию. Иван согласен.

Они стоят на остановке. Рудкевич говорит, как хочет он назад в Россию, чтоб грызть гранит науки, как опротивело все в Вене. Биологическая лаборатория в Питере – вот предел его мечтаний!

Звенит трамвай. Лицо Рудкевича преображается: он видит на тротуаре билетик, рывком поднимает его и расплывается в улыбке: билетик не пробит. Он сэкономит пять шиллингов!

Два дня спустя Иван, запрятав на груди тысячу долларов, едет к Рудкевичу. Трамвай полчаса везет его на захолустную окраину Вены. Рудкевич живет в угрюмом темном доме, в каких селились пролетарии до Первой мировой.

Иван проходит во двор, по лестнице без лифта поднимается на третий этаж. Перед ним длинный коридор: там, в самой глубине, нора Рудкевича. Квартира эта ничем не отличается от питерских коммуналок. В комнате – все как на Родине: продавленная тахта, полки с советскими книгами и диссидентской литературой, плакаты, иконы и канарейка в клетке.

Рудкевич сажает его за стол и излагает план: “Через два дня – оказия. Успеете так быстро собраться? Вам надо купить билет от Вены до Франкфурта, а на перроне в Зальцбурге вас встретит наш связной. Садитесь на первый утренний”.

Иван с опаской дает ему тысячу долларов. Рудкевич, не считая, кладет в карман и говорит: “Теперь еще раз слушай, повторяю. Покупаешь билет до Франкфурта. Выезжаешь через два дня. Садишься в восемь утра. Выходишь в Зальцбурге. Там на платформе тебя встречает наш человек – в клетчатом пальто. Он все расскажет. А вещи можешь оставить у меня”.

И добавляет печально: “Опять один. Опять меня покинула подруга. Ох, не люблю я Запад. Вернусь я в Ленинград”.

Два дня спустя, Зальцбург, туманное утро. Иван вылезает из венского поезда, стоит на перроне, хлопает глазами… А “он” сам на него идет: высокий плотный мужчина в клетчатом пальто и котелке, с зонтиком в руке.

Мы повторяем этот кадр: навстречу Ивану вышагивает высокий плотный мужчина в клетчатом пальто, с бородкой-эспаньолкой и в котелке. Похожий на большевика-подпольщика. Постукивая зонтиком, подходит, кланяется, говорит: “Господин Иван С.? Прошу вас следовать за мной, только спокойно, не озирайтесь, повсюду патрули”.

Они идут невозмутимо, хотя поджилки у Ивана трясутся. Действительно, повсюду патрули. Полно немецких и австрийских полицейских. В конце платформы незнакомец делает легкий вираж, и они, завернув за трансформаторную будку, оказываются на запасном пути. Здесь нет людей, а в конце перрона стоит пустой состав. Сей хитрый перрон находится в нейтральной зоне между Германией и Австрией, и здесь стоят составы перед отправкой. Их поезд “Зальцбург-Мюнхен” также отстаивает свое на запасном пути.

Незнакомец дает знак: они входят в открытую дверь, садятся в пустой вагон.

– Если сейчас войдут, ничего не говорите, а я скажу, что заблудились!

Сели у окна, настало тревожное ожидание. Иван поставил баул у ног. Незнакомец забарабанил пальцами по столику.

– Ну-с, сколько с вас взял Рудкевич? – Иван задумался и сказал правду: “Тысячу долларов”. – Подлецы! – ругнулся незнакомец. – А мне всего триста отстегивают. Уж лучше бы вы связались прямо со мной. Вот шайка-лейка!