Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

Владик, подумав, ударил ее по руке и побежал в комнату, крича на ходу:

– Я сейчас спьячусь за кьеслом, а ты меня ищи! Хо'ошо?

– Хорошо, – ответила Ийка.

– Из нее может получиться неплохая учительница, – сказал Кротов, когда Ийка ушла в комнату.

– Ийка хорошо рисует и лепит, только у нее нет уверенности в себе. Но у нее совершенно неожиданные фантазии. Мне с некоторых пор кажется, что она могла бы стать, допустим, мультипликатором…

– А ей так кажется? – спросил Кротов, глядя мне в глаза и как будто спрашивая совсем о другом.

Ох, лучше бы ты, милый Андрей Алексеич, ни о чем таком меня не спрашивал. Во-первых, я тебе не верю, а во-вторых – мне ведь снова не до себя…

Я резко отвернулась, опять включила чайник – чая мы так и не выпили.

– Расскажите лучше, как решилось все с Хисейкиным. И уверены ли вы, что мне не нужно ему звонить?

Кротов засмеялся, неожиданно шагнул ко мне и поцеловал в висок. Я замерла. Тогда он прижал мою голову к себе, как будто я маленькая девочка, и так чуть-чуть подержал. Услышав топот Владика, я осторожно высвободилась, не в силах взглянуть Кротову в глаза. Мне не хотелось разочароваться и увидеть в его взгляде просто жалость, к примеру.

– Звонить Хисейкину не надо. Думаю – настаивать пока не буду, просто думаю, – что звонить ему больше не надо никогда. Но решать, конечно, вам. Тебе, Саша.

Кротов молча смотрел на меня, пока я не подняла на него глаза.

– Тетя Саса! – резво подбежал ко мне Владик. – Ика плохая! Она сразу меня насла!

– Так, сядь-ка вон туда, – попросила я Владика. – Возьми свою чашку, поищи ее, она стоит на столе, и помолчи.

Владик очень серьезно кивнул, сгреб к себе все чашки, которые я успела выставить на стол, и стал каждую рассматривать, громко комментируя, что на ней нарисовано.

– Плохой мальчик, плохой домик, плохой папа… плохая лошадка… Все плохие, у'оды…

– А Владик хороший? – спросила я малыша, ожесточенно стучавшего теперь чашкой о чашку.

– Владик хоосый… он у'од, но хоосый… – серьезно ответил он мне.

– Покажешь мне свои рисунки? – спросил Кротов подошедшую Ийку.

Она застенчиво пожала плечами и посмотрела на меня.

– Покажи, конечно, – сказала я, немного удивляясь состоянию Ийки. Можно было бы уже дома расслабиться… Как же надо было напугать девочку, что она никак не придет в себя!

Она пошла в комнату.

– Так вот, – продолжил Кротов, – вернемся к началу. Просмотрев пленку, я составил кое-какое мнение об этой особе, Марине, и решил повидаться с ними обоими. Узнал в отделении адрес, поехал к ним домой. Наша фирма имеет вход даже в такие закрытые учреждения, как двор Вадика Хисейкина, как вам известно…

Я кивнула, прислушиваясь к странной тишине в комнате.

– Сейчас, – сказала я Кротову, и он понимающе кивнул.

Я зашла в гостиную. Ийка сидела на своем диванчике, который я передвинула в ее отсутствие от окна. Сидела, опустив голову на руки, и беззвучно плакала. Я тихо села рядом с ней и обняла ее.

– Малыш, прошу тебя…

– Мама… – Ийка подняла на меня заплаканное лицо. – Мам… я… – она уткнулась мне в коленки и продолжала плакать.

Я стала гладить ее светлые, тонкие волосики, стараясь не расплакаться вместе с ней. Так мы посидели несколько минут, потом я подняла ее со своих колен, вытерла ладонью слезы со щечек и поцеловала.

– Все позади, малыш, ты дома, тебя больше никто не обидит.

– Мам, я не о том плачу… Просто это все мое… я даже не знала… а я ушла… – с трудом проговорила Ийка и снова набрала полные глаза слез. – И ты… я от тебя ушла… А ты меня даже не ругаешь ни за что…

– За что же тебя ругать? – Я прижала ее к себе.

Будь мы одни дома, мы бы наверно истерзали себя сейчас до изнеможения, но мужчины, сидящие на кухне, требовали внимания.

– Я тебе сейчас дам! – очень громко закричал Владик и, похоже, кинул чем-то шуршащим в Андрея Алексеича.

Тот в ответ зарычал, а Владик взвизгнул и через несколько секунд засмеялся.

Ийка тоже сквозь слезы засмеялась, а я кивнула в сторону кухни.

– Если бы ты знала, какой это был тихий и беспомощный малыш, когда я его первый раз увидела!

– Это ты его так разбаловала, да, мам? – улыбнулась Ийка.

– Разумеется, – вздохнула я. – Я – известный педагог…

Мы пошли на кухню, где Кротов, смеясь, отбивался от Владика, пытавшегося отобрать у него чашку.

– Это моя чашка!

– Твоя же другая – с домиком, – удивилась я. – Ты забыл?

– Нет, мне она не нравится! Мне Гришина нравится! – он показал на чашку, которую упорно не давал ему Кротов. – Я ее выбрал!

– Гришина? Так Гриша сейчас придет. – Я взяла у Кротова чашку и поставила ее в шкаф. – Пусть он из нее и пьет. А ты сядь, пожалуйста.

– Ты от меня устала? – доверчиво спросил Владик.

– Да, очень.

Он сел напротив Кротова и так же, как он, попытался откинуться на стул, обхватив руками его спинку. Ийка придержала стул, чтобы он не упал, а я попросила Кротова:

– Андрей Алексеич, доскажите, пожалуйста. Не прерывайтесь, даже если сейчас кто-то выпадет из окна.

– Не я! – сказал Владик и стал бить чашкой о край стола.

Ийка отобрала у него чашку и взяла его на руки.

– Знаешь, кто этот дядя? – спросила она мальчика на ухо, но мы с Кротовым хорошо услышали. – Полицейский. Ты видел по телевизору полицейских? Вот. И у него есть пистолет. Правда, Андрей Алексеич?

– Правда, – кивнул Кротов и достал откуда-то из-за спины, мне показалось, из-под свитера, пистолет, помахал им и заткнул туда же.

Мы с Ийкой переглянулись.

– Дай мне! – закричал было Владик, но Ийка его придержала.

– Помолчи, пожалуйста, – сказала она точно моим тоном. – Сейчас Андрей Алексеич расскажет, как он сражался… – Она запнулась и остановилась.

– Смелее, девочка, смелее! – улыбнулся Кротов. – Как он сражался с бандитами, разве не так? У тебя еще есть какие-то сомнения на этот счет? Насчет того, как называются эти милые люди, приютившие тебя, бедную малютку?

– Нет, – почти прошептала Ийка, совсем опустив голову.

Я положила руку ей на плечо, но Владика у нее забирать не стала. Он тоже притих, засопев.

Кротов молчал, и поэтому я сказала:

– Могу, кстати, и я рассказать всем одну очень короткую историю. Все это время хотела тебе, – я прижала к себе Ийку, – рассказать ее, вернее, напомнить, да как-то было некстати…

– Слушаем внимательно, – ответил мне из всех слушателей один Кротов.

– Просто я сама относилась к этому как к глубокой древности, но сейчас, в связи с нашими душераздирающими событиями… В общем, была у меня одна бабушка, Ийкина прабабушка Лера. Ийка смотрит на мир ее прозрачными глазами. А у бабушки был прапрапрадедушка Андрей, жил он в самом начале девятнадцатого века. Так давно, что нам и представить трудно. Но еще труднее понять и представить, как человек, у которого все было – и титул, и поместье, и крестьяне, и прекрасное образование, и таланты, вдруг в один прекрасный день озадачился тем, что вовсе не все так живут. Что его собственные крестьяне очень рано стареют от тяжелого труда, что их дети рождаются и умирают без счета, что для них – одни законы, а для него самого – другие.