Светлана Смолина - Медвежьи сны

– И так ты обошлась с человеком, который тебя любил? – Он не просил, чтобы она изливала душу, но уж если захотела сама, то ей придется услышать его мнение. – Ты бросила его и сбежала, как последняя дура.

– Потому что у нас возникли трудности, – возразила Маруся, не поддавшись на провокацию. – Но он ни разу не унизил меня и не позволил никому мучить меня. И я никогда не забуду эти двадцать лет.

– Почему же такой замечательный муж не приехал забрать тебя отсюда?

– Он же не знает… – начала было она, но Дмитрий Алексеевич усмехнулся и полез в карман за зажигалкой.

– Что на машине установлена спутниковая система слежения? Или у него ума не хватило подать в розыск любимую жену, пропавшую вместе с машиной?

– Но я не пропала, я оставила записку, – залепетала враз потерявшая уверенность Маруся.

– А я бы пришел в милицию и сказал, что нет ни женщины, ни машины, и записки тоже нет. Три дня – и они станут землю рыть, потому что пропала жена уважаемого человека на баснословно дорогой тачке.

– Ты намекаешь?..

– Повзрослей наконец! Это не ты бросила мужа, это твой муж бросил тебя.

– Ты говоришь это специально, чтобы сделать мне больно! – поморщилась Маруся, сдерживая слезы. – Ты придумал эту историю… чтобы оправдать себя.

– На кой черт мне оправдывать себя? Я не сделал ничего плохого.

Она горько усмехнулась и завела двигатель, но мужчина не позволил ей закрыть дверь.

– Ты ничего не поняла, Маша, – хмуро заметил он. – И зная твою биографию, глупо было надеяться…

– Глупо, – подтвердила она и спохватилась: – А что с моей биографией?

Но он оставил ее без ответа, просто удерживал дверь и выжидал, как медведь, встретивший охотника в своих угодьях. Маруся нервничала и не догадывалась, чего он ждет, и совсем не понимала, чего ждет сама.

– Маша, я хочу, чтобы ты вернулась, – противореча самому себе, вдруг попросил он. – Нет таких проблем, которые я не смогу решить. И если это Люськины происки…

– Ты снова сомневаешься в моих словах.

– Я должен знать наверняка, а не слушать бабские сплетни. Все, что происходит, – не Люськин уровень.

– Она ненавидит меня. И другие…

– Дались тебе мои бабы! – рявкнул он, выйдя из себя. – Как будто, ложась со мной в постель, ты не видела, с кем связываешься!

– Я видела, да. И до последнего момента не была уверена, что смогу все это пережить.

– Ты не смогла пережить, что я достался тебе не девственником?

– Господи, ну при чем тут это! – всплеснула руками она. – Я понимала, что однажды ты захочешь меня бросить.

– Черт возьми, Машка, ты совсем, что ли, дура? – Он схватил ее за запястье и потянул из машины. – Это ты бросаешь меня!

– Да, точно! – Она выкрутила руку из его пальцев и потерла нахмуренный лоб. – Мы попробовали, и ничего не вышло.

– Мы и попробовать не успели, как ты струсила.

– Потому что мне страшно, Дима. Мне физически страшно, а ты не хочешь этого увидеть!

– С тобой ничего не случится, я обещаю.

– Я не уверена…

– Машка, я в последний раз прошу… Больше не стану!

– Да, – эхом откликнулась она. – И я не стану. Спокойной ночи, Дима!

Медведь в нем вдруг устал от противостояния и отступил, позволил ей уехать, раствориться в темноте вместе с красными огнями лексуса. Но для него это был не конец, даже если она твердила, что все кончено.

Ему нужно было время, чтобы узнать, кто руководит бунтом в его городе, потому что Люське это было не под силу. Она всего лишь похотливая сучка, охочая до его денег и его возможностей. Она могла бы поцарапать Марусину машину или звонить по ночам и говорить в трубку гадости, или даже спровоцировать драку, но организовать травлю, когда сотни людей отказываются быть свидетелями и в нужный момент отключаются видеокамеры в подъезде, ей было не под силу. Кто-то копал под него, не под его женщину. Женщина была всего лишь прикрытием, способом достать его, заставить сделать глупость, вроде открытой войны с бабами. Маруся ничего не понимала в войне, в стратегии и тактике, в разведке и партизанщине, и ей казалось, что вокруг нее с нарастающей скоростью крутится мир и грозит обрушиться и погрести ее под обломками. Однако мир крутился вокруг него, и кто-то решил повернуть это движение вспять.

Но она носится со своей уличной псиной и ничего вокруг себя не замечает. А он купил ей кольцо и чуть не сказал, что хочет остаться с ней навсегда. И слава богу, что не сказал. Потому что, как оказалось, ее драгоценный муж даже под руку с очередной пассией в сотни, в тысячи раз лучше, чем одинокий медведь в своем медвежьем углу.

Он стоял посреди опустевшей стоянки и думал, что совершил ошибку, доверившись, как мальчишка. А в пятидесяти метрах от ресторана Костя наблюдал за шефом и монотонно рассказывал в трубку:

Теперь Дмитрий Алексеевич ездил в ресторан каждый вечер и слушал, как она поет. Но она перестала петь для него, и он чувствовал, что все изменилось. Ее голос был далеким и неузнаваемым, каким не был даже в первый день, когда он устроил ей испытание публикой. За неделю он не произнес ни слова, хотя каждый раз, когда она садилась в машину, он оказывался на стоянке с зажатой в пальцах сигаретой. Филька, пробегая мимо, весело махал ему хвостом и даже пару раз подошел и потыкался холодным носом в руку, выпрашивая ласки. Мужчина рассеянно потрепал его между ушами, и пес потрусил к хозяйке. На второй неделе хозяин уехал на несколько дней, преисполненный смутной тревоги и дикого раздражения на Марусино упрямство. А она пела до часа ночи, ездила в интернат, выгуливала пса в парке, покупала продукты в супермаркете и вела себя как независимая женщина, одна из многих в его городе. Как чужая.

Мурселаго остановилась в метре от калитки, за которой скрылись Маруся и Филька. Сергей Дмитриевич посмотрел на часы и заглушил двигатель. У него было полно времени до обеда, который он собирался провести с исключительной пользой для себя и для города.

– Садись! – приказал он в опущенное пассажирское окно, когда Маруся появилась на улице. – Есть разговор!

– Беги домой, малыш! – Маруся приголубила лобастую башку с несуразно маленькими ушами и подтолкнула пса к дороге. – Мы можем поговорить на улице? Мне бы не хотелось садиться в эту машину…

– Понимаю! – Он вышел на проезжую часть и остановился перед капотом. – Садись за руль.

Она настороженно посмотрела на этого добродушного на первый взгляд толстяка, но не заставила себя упрашивать.