Анна Смолина - Поговори со мной, мама

Заканчивая работу над этой рукописью, я понимала, что она меня вылечила. И когда оставались последние штрихи в редактуре, верстке и не хватало только маленького шажка, чтобы рукопись стала настоящей книгой, появилось ощущение, что я воспринимаю эту историю, как будто она уже не моя. В душе освободилось много места, ушла тяжесть с сердца, а в голове наступил покой.

Я использовала воспоминания близких людей, фотографии, письма из прошлого и медицинские карты, чтобы сохранить достоверность и отобразить события в правильном хронологическом порядке.

По просьбе некоторых героев – их имена изменены.

Мама говорит, что детство у нее было благополучным, вспоминает его с теплом.

Она родилась на северо-востоке России, в Магадане. Семья жила не бедно. Ее дедушка со следами цинги на ногах был репрессирован и сослан сюда как военнопленный, после реабилитации занимался фотографией. В доме была фототехника и даже кинокамера. Неслыханная роскошь для 60-х годов. У мамы с сестрой были немецкие куклы, детское пианино, цветные карандаши по 36 цветов. В доме тоже был достаток: икра и крабы всегда были на столе. На Колыме многие были материально обеспечены, потому что Север предполагал надбавки к зарплате и пенсии, люди съезжались сюда на заработки. Но при этом жили в коммуналках, семья из нескольких человек – в одной комнате, в двух других – еще по семье. Все тогда мечтали об отдельном жилье, и в 1974 году, когда маме исполнилось четырнадцать лет, семья переехала жить в Татарстан, в маленький городок на Каме – Набережные Челны.

Еще в начале 70-х годов там началась ударная комсомольская стройка завода-гиганта «КАМАЗ» и со всех концов СССР молодые ребята и девчонки устремились в город, чтобы построить свое будущее. Параллельно шло и строительство самого города. Его планировали увеличить в десятки раз, и инфраструктурная стройка шла ударными темпами. Так, «КАМАЗ» обеспечил сотням тысяч советских граждан комфортное жилье, современные учебные заведения, детские сады, медицинские учреждения, многочисленные объекты культуры, спорта, отдыха и досуга. Перспективы на будущее здесь были огромными. Мои дедушка с бабушкой с детьми (мамой и ее сестрой) почти сразу же получили квартиру и зажили новой жизнью.

Когда маме было семнадцать лет, она познакомилась с Сережей Смолиным, который жил двумя этажами ниже, и они начали встречаться. Они были ровесниками, дни рождения с разницей в девять дней. Тем молодым человеком был мой отец. Через год его забрали служить в ракетные войска, а за несколько месяцев до этого мои мама и папа объявили своим родителям, что хотят пожениться. Родители были против. Слишком молодые. Через год мама окончила техникум и получила диплом, в перерыве между учебой и выходом на первую работу съездила к отцу в часть и вернулась от него беременной.

Мои будущие бабушки с дедушками этому не обрадовались, но и об аборте речи никто не заводил. И когда через пару месяцев отец приехал из армии в отпуск – они с мамой расписались. Потом он ушел дослуживать, а мама устроилась на завод «КАМАЗ», в отдел труда и заработной платы. Когда отец вернулся со службы, уже родился мой старший брат Олег, к тому времени ему исполнилось полгода. Жили они тогда у маминой мамы, ютились в двушке впятером.

Мама с отцом после его возвращения из армии. На плечах маленький Олег. Набережные Челны, 1980 г.

Мама говорит, что в те времена беременных не учили разговаривать с ребенком, пока он в животе. Материнские чувства не воспитывались. Про подготовку к родам речи тоже не было. Напротив, были распространены аборты, и это не считалось зазорным, потому что пока ребенок не родился, его вроде как не воспринимали человеком.

Первые семь дней после родов мама не видела своего ребенка, Олежку к ней не приносили, говорили, что у младенца травма – вывихнута ключица. Вместо этого приносили чужих детей на кормление, чтобы не застаивалось молоко. Иногда просто приходила санитарка массировать грудь. А потом Олега маме отдали и наконец их выписали. Дома все суетились и готовились к приезду малыша, радовались. Мама гордилась собой и была счастлива. Говорит, что любила гулять с коляской и с нетерпением ждала возвращения мужа.

Сергей вернулся из армии, устроился на работу слесарем в строительно-монтажное управление. Мама с папой нашли съемную квартиру и съехали от родителей. Жизнь шла своим чередом. Почти сразу же после переезда отец начал пить. При родителях он себе этого не позволял, а теперь стал хозяином. Мужем , – рассказывает мама.

В то время особенно было модно обзавестись дачей, и отец ездил шабашить на выходные к своему начальнику на участок. Денег с шабашки почему-то не приносил, зато возвращался всегда пьяным. Мама не знала, как себя вести, а спрашивать у родителей было не принято. Иногда пыталась вразумить отца, но не всегда это делала правильно, было и острое слово в ходу. Сюсюкать , – говорит, – сил не было . Хотя , – добавляет мама, – контры были не все время, если отец не выпивал – был нормальным человеком.

Когда мама забеременела во второй раз, мои бабушки с дедушками стали ее отговаривать рожать. Не давали прохода, настаивали на аборте. Бабушка в то время уже работала в роддоме и была организатором подобных операций. Но отец был не против еще одного малыша. Мама думает, что он вообще не вполне понимал, какая это ответственность. Давлению родственников она не поддалась и родила второго – Максима.

Правда, переносила его на десять дней. Максим родился весом всего два килограмма восемьсот граммов, был очень худеньким и вытянутым. Пальцы длиннющие, как у пианиста. Родня малыша приняла, иногда смеялась над ним, но вроде по-доброму. В полгода Максим вместо того, чтобы садиться, внезапно начал сразу пытаться вставать. Ребенку поставили диагноз – гипертонус. Вслед за этим врачи стали запугивать, что это может повлиять на его умственные способности. Брату назначали массаж и лечение. Мама думает, что все эти неприятные разговоры с бабушками и принуждение к аборту могли повлиять на развитие плода, будто заложили ему программу на уничтожение.

Мое рождение родителями тоже не планировалось. Но когда узнали, на этот раз никому говорить о беременности они не стали. Тайна получилась долгой, меня скрывали до седьмого месяца, пока живот не стал совсем очевидным.

Я от братьев отличалась, и даже при пеленании требовала к себе особого подхода. Старших детей мама заворачивала резкими движениями, быстрее-быстрее. Я же такого отношения к себе не терпела: морщилась и начинала всхлипывать. Мама умилялась – девчонка.