Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)

– Они получили желаемое, – вставил профессор с улыбкой.

– Да это не смешно, Ангел! На меня тут смотрят, как на монстра. Видят во мне русского диверсанта от науки. Мне уже судом грозят! Требуют компенсацию за моральный ущерб! А мне это не потянуть… Ты слышишь?

– Очень хорошо слышу.

– И что мне делать? Как мне теперь выпутываться из этого дерьма?

Профессор опустил руку с телефоном, упёрся взглядом в потолок. Даже в подобной ситуации у него не хватало духу не то, чтобы на какую-то подлость, а просто оставить друга в беде. Хотя это и есть главная подлость в жизни. И всё же он решил про себя, что спускать такое не следует. Каждый должен получить по заслугам. Да и друг ли он ему после этого?..

«Алло! Ангел! Алло! Помоги мне!» – кричал Сабуров в трубке.

Профессор снова приложил трубку к уху:

– Теперь это ваши проблемы, Иван Трофимыч. Выкручиватесь, как знаете. Вы же учёный.

– Да какой там учёный! Когда это было! И что значит, «мои проблемы»!? Это не по-товарищески! Ты заварил эту кашу, тебе и расхлёбывать. Смотри, я буду всё валить на русского учёного Ангела Горбина. Тогда тебе и на родине не поздоровится.

– Вы мне ещё и угрожаете?

– Да ничего не угрожаю! К слову пришлось. На тебя смотрит весь цивилизованный мир. Ты же наверняка уже исправил свою ошибку. Исправил, да?

– Разумеется, исправил.

– Вот чертяка! Так скажи мне, в чём там дело? Тут у всех мозги набекрень!

– Ты перечеркнул все мои… тридцатилетние труды! – голос профессора сорвался, и он замолчал.

– Ангел, умоляю! Веришь, я сейчас на коленях стою! Я тебе хорошо заплачу!

Профессор набрал воздуха и отдал себя в руки холодной беспощадности.

– Прощай, учёный засранец. Большой привет американским коллегам. Если они чего-то стоят, обязательно найдут ошибку. Не переживай, – подытожил разговор профессор и отключился.

Сабуров продолжал звонить. Какое-то время профессор порывался ответить, однако вскоре поставил на этом жирный крест, отключил мобильник, сел в кресло и беззвучно заплакал. Ещё никогда он не чувствовал себя таким одиноким…

Его одиночество прервал телефонный звонок. Марина Рябова приглашала в гости. У профессора вдруг защемило сердце, захотелось простого человеческого участия, и он с радостью отозвался на приглашение.

Марина Александровна Рябова жила неподалёку от научно-дворницкой обители Ангела Горбина, на Чистых прудах, в пяти минутах ходу быстрым шагом. Но профессор не позволил себе явиться к ней в затрапезе. Он съездил домой, переоделся и предстал перед одноклассницей во всём блеске своей учёной представительности с роскошной охапкой роз в руках. Рябова даже оробела, увидев перед собой седобородого стройного «юношу».

– Гелька!.. Ой! Ангел… Серафимович… Да ты нисколько не изменился! Как законсервировался.

– Ну, знаешь, консервы бывают и подпорченные.

– Да не похоже, что подпорченный! Удивительно сохранился. А розы-то чудо! – Рябова приняла цветы, обняла профессора. – Спасибо, мой дорогой!

– Про тебя могу сказать то же самое.

– Ой, да ладно! Что я в зеркало не смотрю.

– А где твой муж?

– А где твоя жена?

– Сбежала после года совместной жизни, сказав на прощанье: «Хватит с тебя и одной жены – науки».

Марина Александровна заглянула в зеркало, поправила причёску с наигранной кокетливостью.

– Нет, всё-таки я ещё ничего. Ты прав. Проходи, – и сказала уже на ходу: – А мой Гриша умер, Геля.

– Прости. Я видел его один раз. Совсем молодым человеком. И больше мы не встречались. И с тобой – тоже.

– Когда-то я сгорала от любви к тебе! Тайком провожала тебя до дома…

– Ты?!

– Да-да! Действовала по всем правилам конспирации. Соблюдала расстояние. Боялась, что ты обнаружишь мою слежку. И напрасно боялась, как поняла потом. Ты меня не заметил бы даже на расстоянии двух шагов. Ты всегда был вещью в себе.

– Что было, то прошло.

– То есть, теперь ты другой?

Профессор смутился.

– Ой, Гелька, покраснел! А я тебя по-прежнему люблю.

– Уж не хочешь ли ты сказать…

– Хочу. А почему бы и нет? Я теперь незамужняя вдова. Ты тоже свободен. Я за тобой буду ухаживать, как за величайшей драгоценностью в образе человека…

– Давно умер?

– Намёк поняла. Десять лет назад. Рак. Сгорел за полгода.

– Неистребимая болезнь.

– Ладно, проходи. А то у нас надвигается похоронное настроение. Не потерплю. Живым следует радоваться.

– Чему?

– Тому, что живы.

– Пока живы. И пока здоровы. Я потому и занялся когда-то проблемой регенерации. Лечение бессмысленно. Надо думать о недопущении болезней. Или об альтернативном выходе из подобных ситуаций.

– Но тебе не дали этого сделать. Так?

– Почти. Меня просто так не сломаешь. Кое до чего докопался.

– Неужели?

– Правда, есть некоторые проблемы…

– Обо всём обязательно расскажешь. Только после того, как накормлю.

– Не возражаю. Сегодня я как раз голоден.

После сытного и хмельного обеда профессор категорически расслабился сомлел и поведал однокласснице о своих научных похождениях по всех подробностях и в завершение посетовал на необдуманный и непростительный поступок Ивана Сабурова.

– А в чём дело?

– Видишь ли, Марина, моя методика требует серьёзной доработки. Я надеялся, что он мне поможет. Доложит о моих первых опытах. Дело сдвинулось с мёртвой точки. Я нащупал главное. Но для окончательной доработки нужен коллективный разум. И тогда… чем чёрт не шутит, вполне возможно, мы сможем управлять биологическим временем человека. Это ли не цель? И тогда безвозвратно уйдут в прошлое всякого рода омолаживания с хирургическим вмешательством в человеческое тело, которое в результате уродует человека или провоцирует оживление в организме раковых клеток. А он взял у меня документацию и исчез. Смылся!

– Да ты что!

– А в Америке представил мое изобретение, как своё, и к тому же, как завершённое.

– Вот негодяй! А такой всегда любезный был. Руку целовал, слова говорил.

– Обычная светская рутина. Равнодушие обряженное в одежды вежливости. Так вот… Многое находится в экспериментальной стадии. Я ищу. Последнюю ошибку выявил. Я на подступе к величайшему перевороту в науке!

– Даже не верится… А ты мог бы превратить нас в молодых? – Марина Александровна провокационно сощурилась.

– Нас в молодых? То есть…

– Ты бы хотел вернуться в прошлое? Только честно!

– Хорошая мысль. Но уж слишком ностальгическая.

– Все мы ностальгируем по молодости, когда всё было впереди и не было ничего невозможного. Правда, для меня было одно невозможное… твоя любовь ко мне. А так бы хотелось исправить это…

– Надо подумать, – произнёс профессор, видимо, в ответ своим мыслям.