Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)

– Правда? Ты тоже так думаешь? И мы бы всё начали заново.

– Очень соблазнительно…

– Ты бы мне ответил взаимностью, мы бы поженились… и у нас были бы дети… – у Марины Александровны повлажнели глаза.

– А у тебя разве…

– Нет, Геля. Гриша оказался бесплодным.

– Ты, помнится, говорила по телефону, что бегала за подарком внучке…

– Дашенька – неоценимое сокровище, но она внучка моей сестры, Галины. Ну, и мне тоже, как внучка. Одно время я приглядывала за ней. Вот и привыкли друг к другу. Ну, так что, сможешь вернуть наше прошлое? Я – за.

– Эх, Марина… Я и так наломал дров…

– Да шучу я, Геля. Не обращай внимания. Ничего. Всё образуется. Я почему-то верю, у тебя получится. Главное, ты нашёл живой источник регенерации. А уж скорректировать…

– Нет-нет, дело не в этом. Я не учёл самого главного… Мозг индивидуален. Я подходил к нему со своими мерками, мерками моего мозга. А надо исходить из каждого в отдельности, изнутри, понимаешь?

– Я в науке всего лишь административный работник, Геля. Но психологическую проблему понимаю и выражу по-простому, ты уж извини: каждый по-своему с ума сходит.

– Вот именно! – подхватил профессор. – Сумасбродные идеи коверкают жизнь, а насущные восполняют необходимое.

Он вскочил, подошёл к окну, взглянул на небо. Постояв у окна, вернулся к столу, сел, похлопал по карманам в поисках чего-то.

– Что случилось, Геля? Что-то потерял?

– Нет… да… А потерял я, Марина, что-то очень важное…

– Боже! Может, в лифте обронил?

– Нет, нет! В лифте такое не роняют, – улыбнулся профессор. – Я должен вернуться в дворницкую, Марина. Прости. Спасибо за обед и… вообще, как хорошо, что ты есть… Мне срочно понадобилась одна запись.

Профессор направился к выходу.

– Уже уходишь?

– Не сердись. Есть идея. Тебе это понравится. Я позвоню. Пока!

Профессор выбежал из квартиры, не дожидаясь лифта, сбежал по лестнице и, сломя голову, помчался к себе в дворницкую.

Но не успел он углубиться в свои записи, как в подвал с искажённым лицом влетел Алик, буквально свалился ему на голову.

– Ангел Серафимович! Беда!

– Что такое? – профессор поморщился, ему помешали. – Во-первых, здравствуй.

– Ой, простите! Здрасьте.

– А во-вторых, что такое могло случиться, что надо с шумом и грохотом врываться в помещение, где я работаю?

– О вашем изобретении знают в Америке!

– Ах, это… и что?

– Вам известно об этом?

– Благодаря одному проходимцу.

– Ему грозят электрическим стулом.

– Что за чушь! Откуда сведения?

– В интернете вычитал.

– Понятно. Его выбор, – сказал профессор, выдержав паузу. – Но я бы ему обыкновенным дубовым стулом дал по голове.

– Но он отрицает свою вину. Говорит, это не его идея. Он назвал ваше имя.

– И что?

– Ему не поверили. Сказали, что о таком учёном никому ничего неизвестно, а стало быть, его не существует… и что он просто хочет выкрутиться… выставляя в качестве аргумента ложные сведения, – Алик задыхался от волнения. – Помогите ему, Ангел Серафимович!

– Ах, вот ты зачем пожаловал.

– Ангел Серафимович…

– Не называй меня по имени! – рассердился профессор. – Это некорректно в контексте нашего разговора.

– Вы же сами…

– Зови, как прежде «доком», по-американски, если ты на его стороне. Вот когда меня признают в научном мире, тогда я ещё подумаю. А так увольте. Я ничего не изобретал и ни о чём не ведаю.

– Да разве в этом дело!

– В этом, мой дорогой! Он обокрал меня бессовестнейшим образом! И помощи от меня не дождётся! Туда ему и дорога! За это, кстати, на электрический стул не сажают. Пусть не врут. Информаторы бьют на жалость.

– Я вас не узнаю, профессор…

– Просто ты меня не знаешь. И потом, как можно надеяться на помощь того, кого не существует в природе, а? И хватит об этом. Как твоя Марина?

– Хорошо, док. Грудь стало такой, какую она хотела. Благодарит вас.

– Вот и наслаждайтесь. Хоть кого-то осчастливил. А теперь оставь меня. Я работаю.

Прошло ещё две недели.

Профессор трудился на износ. За это время он просчитал механизм биологического возврата и понял, что всеобщее обновлении организма с помощью его БНРа вполне возможно, но для этого мозг должен пойти на определённые жертвы, то есть, ему необходимо освежить себя, взбодрить, основательно почиститься, удалить полученную в результате прожитых лет информацию до желаемого предела…

Профессор встал, походил немного, как зверь, загнанный в клетку, снова сел. Если он на верном пути, то осталось совсем немного, чтобы решить проблему биологического возврата. Только вот что делать с памятью?..

Мысли его копошились в голове, словно муравьи в муравейнике, налезали друга на друга, и каждая тянула в свою сторону… Ну, конечно! Вот откуда растут ноги у вечной проблемы отцов и детей. Вот почему каждое поколение начинает жить сначала, как говорится, своим умом, игнорируя опыт предков. А уж если рушится вековой уклад, если умирают традиции, которые худо-бедно охраняли живую связь между поколениями, то и разверзается пропасть, перепрыгнуть через которую не дано никому. У них, у молодых, опыт родителей отсутствует в памяти по определению, а отсутствие равносильно неведению, которое и рождает сопротивление чужому опыту, мы, мол, сами с усами, а вы, дорогие, устарели с вашими допотопными понятиями… Оно, конечно, в значительной степени так и бывает, жизнь не стоит на месте. Однако не все понятия допотопны, точнее, они допотопны и современны одновременно. Они существуют всегда, пока живо человечество. И они являются гарантом его выживания. Есть вечные истины, до которых надо дожить… А гены? Ну что гены! Они слепой материал. Сами не лезут на рожон. Им нужна питательная среда, нужен повод. Гены хранят информацию о предрасположенности к чему-либо. Допустим, у кого-то генетически заложена склонность к вялотекущему образу жизни, что обусловлено природной сонливостью, медлительностью, заторможенной реакцией на что бы то ни было, а он выбирает себе дело живое, энергичное, с буйством адреналина, не по велению души, разумеется, душа часто, как раз, направляет, а следуя предпочтениям, связанным с модой, с престижностью, наконец, с какой-нибудь практической выгодой – и такое бывает, короче, идёт на поводу чего угодно, только не своего организма; ему бы печь булочки, а он выбирает экстремальную профессию, скажем, лётчика. Конечно, можно воспитать волю. Но какая, простите, может быть воля у такого невнятного экземпляра. Вот вам и человеческий фактор! Двадцать раз слетал без проблем, а на двадцать первый угробил и экипаж, и энное количество пассажиров. Или другому, скажем¸ на роду написано коров пасти, а он лезет в главы государства. Или случается такой генетический парадокс (или сбой): кто-то должен был родиться мальчиком, а благодаря внутриутробной борьбе и случайному стечению микроскопических обстоятельств, родился девочкой, и ведь какой-то малости не хватило, чтобы стать тем, чем он должен был стать на выходе из материнского лона. И наоборот, кому-то следовало родиться девочкой, а вышел мальчик, причиндалы мужские, а вся внутренняя органика претендует на женские повадки. И народилось ни то, ни сё. Ни рыба, ни мясо. Пути господни неисповедимы. А общество требует определённости. Это как при голосовании: к примеру, баллотируются два претендента на роль президента страны – или, скажем, канцлера, смотря в какой стране происходят выборы – мужчина и женщина. Всю предвыборную гонку они проходят ноздря в ноздрю, пятьдесят на пятьдесят. Общество взбудоражено. Все говорят о назревающей необходимости второго тура. И вдруг находится один сумасшедший, который, дожив до преклонных лет, и при этом ни разу в жизни не голосовавший ни за кого, он прекрасно обходился без этого, а тут, как говорится, ударило ему в голову то самое – пошёл и опустил в урну свой бюллетень в пользу женщины…