Сергей Нагаев - Владимир Ост. Роман

Свистнула тетива – лучник пустил стрелу. Внутренний взор Осташова теперь был рядом с ней. Вот стрела со свистом прошивает раскаленный воздух и мчится в сияющий золотой тоннель, вслед всаднику. Стрела летит гораздо быстрее всадника. Она вот-вот настигнет его.

Затем Владимир очень быстро вспомнил, что происходило тем временем на опушке леса, там, откуда начал движение всадник. Там был жрец со своим помощником у печи. А рядом толпа – скифские воины, их женщины и дети.

Жрец еле заметным наклоном головы дал знак своему помощнику, тот наклонился к печи, к ее окошку, расположенному на высоте половины человеческого роста с противоположной стороны от племени, и возгласил:

– О, боги! Мы благодарны вам! Теперь мы знаем, что надо делать.

Скифы пришли в движение и, тихо переговариваясь, стали один за другим проходить мимо печи, нагибаясь и заглядывая в окошко, где в гудящем огне, ни на что не опираясь, висел в воздухе, словно поддерживаемый ножами пламени, обычный кирпич.

И тут Осташов вновь вернулся в своей фантазии к скачущему на лошади воину, за которым гналась смертоносная стрела. В этот момент Владимир вновь словно бы сам стал этим молодым скифом. Он услышал позади крики толпы. «Наверно, боги дали свой ответ жрецу, – мелькнуло в голове воина. – А какой ответ будет мне? Где летит стрела? Прямо мне в спину? Или левее? А может, правее? Куда отскочить? Или так и скакать?

И вдруг на тропу, по которой летел всадник, прямо под ноги лошади выскочил из высокой травы олененок, маленький несмышленыш.

Лошадь метнулась влево. И немедленно воин услышал, как мимо пронеслась, вспарывая горячий воздух, стрела испытаний.

«Теперь я – вождь! – подумал молодой скиф; сердце его переполняла радость. – И неважно, что там ответили старому жрецу боги. Воины племени пойдут со мной в далекие степи. И мы завоюем земли других племен. Мы дойдем до самого крайнего края земли!»

Видение со скачущим скифом исчезло.

«Что все это значит? – сквозь сон подумал Владимир. – Почему или – строить дома, или – уходить в поход куда-то, бог знает куда?.. И причем здесь стрела? Почему она гоняется за мной? А. Ну да. Господи, неужели все так просто? Вот, значит, как для меня связана любовь и смерть. Если я полюблю и заведу семью, то не смогу быть свободным… свободным художником. И не смогу сделать что-то, что могу сделать только я, что-то бессмертное. А ведь я могу…

Вот, получается, почему я влюбился в Анну. Пришло время любить, и я влюбился в ту, которая не стала моей. Я, наверно, сразу учуял, что она не будет моей. На самом деле мне не это было нужно. И все – поэтому: потому что я могу сделать что-то, что останется в памяти людей. Надолго. Очень надолго. И я должен это сделать. Я могу победить смерть. Но… разве кто-то может победить смерть? Даже если я напишу «бессмертные картины»? Меня-то все равно потом не будет. Черт, как все это тяжело.

Хотя… Вася с Гришей, вон, тоже куда-то поехали. Носятся. Чего им неймется? Им, наверно, тоже хочется чего-то такого. Видимо, я все-таки такой же, как они. И как все. Или нет?.. Нет. Такой, но не такой. Я – другой… Непонятно только почему. Хотя и это тоже фигня. Я вообще все неправильно, наверно, понимаю. Вот про семью, например. Что значит – если семья, то никакого творчества? Это же чушь. Как будто нет людей с семьей, которые нормально работают в своей профессии. Тут в этом сне что-то другое… Какого черта я не могу просто жить как все и заниматься своим делом?»

Осташов вспомнил про олененка из сна. Ему показалось, что теперь он вдруг уловил какой-то совсем другой смысл в этом видении. Но какой именно сформулировать не удавалось: мысли еще больше стали путаться. Затем в его голове мелькнул обрывок еще одного смысла, который мог нести в себе сон, однако и этот смысл тут же исчез в вихре неконтролируемых догадок и рассыпающихся фрагментов из сновидения. «И люди, – подумал он, – вокруг меня – и Вася, и Гриша, и все знакомые в жизни – постоянно куда-то уносятся. Вообще всё куда разлетается, вчера еще вроде одна страна была – СССР, теперь – другая. Народец приспосабливается, многие стали богачами, а я? Я не меняюсь. Но я тоже куда-то лечу, – он снова вспомнил про скачущего скифского всадника, – у меня просто свой путь… Куда он ведет, правда, не понятно».

«Чего я завелся? – Осташов повернулся на другой бок. – Чего тут гадать? Главное, что сон – к удаче. Я ведь спасся от стрелы. Значит, я сделаю свое дело жизни… К черту все! Какая разница, что все это значит? Сны никогда ничего не значат. Это все предрассудки. К черту, к черту! Главное, что… Что главное-то? А вот что: на свете есть я, человек, и есть смерть. И между нами – мои самые важные дела. Ну да! Человека отделяют от смерти только его дела, самые важные в его жизни дела, которые он обязательно должен сделать. Когда человек сделает их, тогда и умрет. В этом и состоит смысл смерти – чтобы был смысл у жизни. Как там Мухин в нашем „Граунд плюсе“ говорил? „Если у работы нет срока сдачи, ее никогда не сделают“. Тут он был прав, хренов менеджер среднего звена! А теперь уже и не среднего, теперь он – топ-менеджер, этот долбанный Мухин! Но он прав, если у жизни не будет конца, она потеряет смысл. Веселого в этом, конечно, мало… Хотя можно и по-другому сказать: человек не умрет, пока не переделает свои самые важные дела. Так на это смотреть легче. Вопрос остается только один: какие дела самые важные? Мелочевка-то в зачет не идет. Будешь мелочиться и откладывать что-то по-настоящему важное – смерть быстро решит, что ты уже все, отстрелялся, и тебе пора. Халтура тут не прокатит».

Тут Владимир припомнил свои размышления о жизни и смерти, когда, работая на хладокомбинате, стоял у груды говядины и слушал, как тяжко шлепаются друг на друга красные кусищи. Он смотрел тогда на четверти коровьих туш и чувствовал, что эта нарастающая гора мяса несет в себе какой-то важный смысл, что она может подсказать какое-то очень важное знание, и никак не мог уловить, какое именно. «Наконец! – Осташов снова повернулся на узкой вагонной полке. – Понял! Эти туши хотели сказать мне, что если человек живет только мелочевкой и занимается всякой чушью, то весь смысл его жизни сводится к тому, чтоб стать мясом для других людей – для тех, которые выполняют свое предназначение. И даже неважно на самом деле, насколько великие дела они совершают. Может даже, что они полной хренью занимаются – карьерку где-нибудь на фирме делают, дачу строят, машину новую покупают. Если такие вот делишки – это все, на что они способны, если это их предназначение, а ты при этом про свое предназначение забываешь и не исполняешь его, то тогда ты все равно становишься для них мясом. Весь смысл твоей жизни, чтоб ассистировать им, а потом сдохнуть, и этим освободить еще для них пространство. А если не так. Если всё проще, и мы все на земле друг для друга мясо? Тогда это, по крайней мере, справедливо. Все друг друга используют. Остается только самому себя не сожрать. Изнутри. Блин! Что-то меня опять не в ту степь потянуло. К черту эту заумь! – Владимир повернулся на живот и уставил лоб в подушку, как будто это могло помочь сосредочиться на главном, только на самом-самом главном в его жизни. – Значит, так: дела для человека должны быть самые трудные и в его масштабе самые великие. Вот и все, что надо знать. Правда, еще есть вопрос: хорошие это или плохие дела? Кто это может решить, кто может быть судьей? Сам человек – вряд ли. Он – заинтересованное лицо. А кто тогда? Бог? Бога нет. Тогда остается она – смерть. Если сможешь ей как на духу сказать: „Постой, я не могу сейчас умереть, я еще должен, кровь из носу должен вот это сделать“, – если для нее это прозвучит убедительно, тогда это важное дело. Нет, что-то здесь не то. Какое дело может быть важным, если оно только для себя? Для одного себя даже поесть приготовить скучно. Это должны быть дела важные и для человека, и – для кого? Для его семьи? Для друзей? По идее – да. А для других? Другие тоже могли бы быть друзьями. Где же тогда остановка? А нигде! Дела должны быть важные и для семьи, и для друзей, и для всех живущих. Может, это и есть то, что верующие называют Богом? Смерть, а против нее – не твоя лично жизнь, а жизни всех людей на свете. Смерть, этот один громаднейший минус против шести миллиардов маленьких плюсиков-жизней, которые складывают один громаднейший плюс. В итоге минус на плюс дает ноль. Смерть нейтрализуется, и ты остаешься здесь, среди живущих, пока не сделаешь свое дело. Надо просто делать свое дело. И сейчас у меня есть важное дело в Курске. И надо быстро-быстро выспаться, пока до Курска есть время, чтобы сделать дело по максимуму хорошо – халтура здесь не прокатит».