Женя Маркер - Курсанты. Путь к звёздам

Через полгода Таранов шутил с однокурсникими: «Хорошо политработнику. Рот закрыл – рабочее место убрал». Он научился спать с открытыми глазами, и через три-четыре семестра сам выполнял миссию докладчика, как селезень – пловца. «Дайте мне любую тему, – говорил он с легким одесским налетом, – и вы увидите, как я ее делаю». В голове сложилась ветреная курсантская формула, по которой выходило: легко говорить ни о чем, сложно говорить о чем-то конкретно.

Угнетало другое. Многословные бессодержательные доклады должны стать чуть ли не основной частью будущей профессии. Изучение главной задачи пятилетки после каждого съезда партии, основных направлений экономического или политического развития страны после регулярных пленумов, тезисов и названий множества докладов официальных мероприятий занимало не только его личное время, но и забивалась плотно в голову на большинстве политических занятий. Результатом этой зубрежки должна стать личная убежденность в правоту всего, что печатало главное издание коммунистической партии «Правда» и терпела газетная бумага.

Рядом люди жили, читали, любили, веселились, наслаждались, а курсанты-политработники зубрили, учили, повторяли месяцами одно и то же, меняя даты и авторов изречений. В перерывах они капали, красили, строили, чистили, равняли снег лопатами, натягивали на кровати одеяла, и вновь равняли, теперь уже подушки под ниточку или веревочку, отбивали их специальными досками. По несколько часов в день курсанты стояли на построениях: при подъеме, утреннем осмотре, случайной, внезапной или вечерней проверке, на прием пищи, перед и после занятий, – без равнения было невозможно! Строевые команды: «равняйсь!» и «смирно!» звучали чаще, чем слова вежливости «спасибо» и «пожалуйста». Таранов тогда подумал, что в училище отрабатывается специальная методика вертикального поклонения старшим и членам Политбюро ЦК КПСС через равнение снега, сапог, кроватей, фотографий…

Обязательные фотографии людей, известных по газетам и передачам телевидения, преследовали курсантов везде: в аудиториях, столовой, ленинской комнате, клубе, спальном помещении казармы, где были вывешены в соответствии с требованием Устава ВС СССР три больших портрета в рамках: Л. И. Брежнева – Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР, А. Н. Косыгина – Председателя Совета министров СССР и Д. Ф. Устинова – маршала Советского Союза, Министра обороны СССР. Все четыре года они взирали на каждого курсанта с высоты прибитого гвоздика и занимаемой должности, а курсанты вольно или невольно смотрели на пожилые лица, часто не различали их, путая в обилии орденов и медалей.

«Зачем мне знать весь этот иконостас?! – гладя на обилие снимков политбюро ЦК КПСС и военного командования в ленинской комнате, спрашивал себя Таранов, а сам учил, запоминал, зубрил. Позже, когда фотографии убирали, или старых героев сменяли новые, либо они переходили на другие должности, умирали или пропадали, политработнику положено было знать по своей работе: «Почему это с ними произошло?»

Спустя десять лет, на ежегодной встрече с одноклассниками, которые к тому времени защитили диссертации, стали доцентами и отличались соответствующим возрасту интеллектом, Таранов грустно подумал: «Чем он занимался все это время? Какой ерундой забивал свою голову?!»

Но самые лучшие годы уже были упущены…

Основное время жизни курсантов занимала строевая подготовка, спорт, наряды и уборка территории. Не лекции, семинары, дополнительные занятия, консультации, походы в библиотеку, сон или развлечения, а именно муштра, спорт, наряды и уборка территории. Учиться в аудитории, усваивать основной и вспомогательный материал с бессонными ночами за спиной, тяжелой головой и ломотой в ногах, удавалось далеко не всегда, и не всем.

Особое место в новой жизни занимала казарма, о которой Бобрин внятно объяснил друзьям еще в первые дни службы, и его слова основательно врезались в память Таранова.

– Казарма – мужская обитель. В ней нет места женщинам, тут царят ароматы портянок и сапог, пота и мастики для полов, властвуют сальные и пошлые шутки, летит из угла в угол мат-перемат. Здесь мы на своей территории, как в городском мужском туалете: женщина не зайдет, стесняться некого, можно расслабиться, взбзднуть, закурить в курилке, сходить на очко. Здесь есть место для занятия спортом и подшивки воротничков, глаженья брюк, сушки и чистки сапог. Здесь нет в умывальнике горячей воды, но все мы умыты и с белыми зубами, а на кафельном полу регулярно кипит стирка хозяйственным мылом. Нет парикмахерской, но постоянно кто-нибудь подстригает соседа или подбривает заросшую не ко времени шею. У каждого есть свое вафельное полотенце для ног и лица на спинке кровати, стоит рядом тумбочка, разделенная на две условные половинки. Там хранятся мыло и асидол, зубная щетка и паста, шариковые ручки и конспекты лекций.

Невозможно в мирное время жить, не снимая сапоги, а в казарме есть возможность развесить на табуретке портянки и вздохнуть коже ног. Помните, в «Золотом теленке?» у Ильфа и Петрова: «Инда взопрели озимые, рассупонилось красно солнышко, расталдыкнуло лучи свои по белу светушку. Понюхал старик Ромунальдыч свою портянку и аж заколдобился». Здесь можно говорить с друзьями и петь песни под гитару! Цветы на подоконниках, шторы на окнах, портреты на стенах, люстры под потолком – скромное спартанское убранство, предписанное уставом внутренней службы. Один большой телевизор под потолком собирает всю толпу курсантов вечерами к просмотру программы «Время», а по утрам в воскресенье – на «Утреннюю почту» и «Служу Советскому Союзу!» Четыре года в четырех стенах казармы для одного – тюрьма, а другому она – мать родная!

Взгляд на курсанта, как на рабочую силу, способную трудиться 24 часа в сутки, доминировал в мышлении большинства тех, кто командовал в училище. Однажды, Семен с Марком достали интересную книгу, которую обещали вернуть в назначенный срок, но никак не могли дочитать. Уборка, равнения, спорт, чистка картошки и чтение литературы совсем не совмещались, а на заурядной лекции или собрании, в наряде или в свободные минуты прочитать несколько станиц было реально. Но если эту картину замечал командир дивизиона, комбат или замкомвзвода, то – прощай книжка! Даже в прикроватных тумбочках курсантам первого курса хранить литературу запрещалось.

Так и в этот раз, Марк пристроился читать у окна, «роман поглотил его с пилоткой и портянками», как он сам позже рассказывал, и вдруг слышит крик: «Товарищ, курсант! Вы почему не на построении к ужину?» Отговорки про любовь к литературе, высокопарные слова, что книга важнее приема пищи, или сетование на диету, так как лишний вес Марка мешает сдавать спортивные нормативы, не действовали на Бочарова. Книгу изъяли, а Дымский получил наряд вне очереди.