Алексей Ефимов - C-dur

Деньги исчезли.

Всё.

Участники совещания вышли из кабинета.

Беспалов и Моисеев озвучили всем решение, принятое накануне, на встрече с глазу на глаз: проекту быть.

Встреча прошла непросто.

С бизнес-планом в руках Виктор страстно доказывал, что дело стоящее, долго доказывал, а потом они спорили, до хрипоты, то красноты, до ненависти, если хотите. В запале Виктор сказал, что, если Саша его не поддержит, он сам запустит проект.

Это был блеф. Чистой воды блеф. Что может Витя без комбината? Кто даст ему деньги без залога имущества, без поручительства, с нынешним бизнес-планом? Он глянцевый, сахарный, приторный. Стратегия следующая: вкладывать людям в головы мысль о том, что это свежевыпеченный хлеб и продавать его в по франшизе через мелких предпринимателей, с быстрой экспансией до Урала в течение года. Блицкриг. Барбаросса. Планы по продажам и доле рынка просто заоблачные. «Восход-Бейкер», ныне главный на этом рынке, должен быть низвергнут с первого места к концу первого года, а на второй, видимо, обанкротиться. Складывалось ощущение, что консультанты писали план под диктовку Вити, в спешке, без знания рынка и прочей специфики. Не дали им денег и времени для более качественной работы. Ограничились тем, что купили готовый обзор российского рынка заморозки, двухлетней давности, и использовали его, сделав ряд смелых предположений. В затратах поскромничали.

Они спорили долго, а когда оба устали и выпили много кофе, Витя сменил тактику. «Саша, что ты уперся? Если не выгорит, не обанкротимся. Я чувствую, дело стоящее, если по-умному. Мы так вдунем „Бейкеру“, что мало им не покажется. Я знаю, как рекламировать, что говорить людям, как продавать. Справимся, ну!»

Саша устал спорить и в конце третьего часа сдался:

«Если очень хочешь, рискнем».

Он понял, что заключил сделку с совестью. Альтернатива была – разрыв, а к этому он не был готов. Слишком многое связывало их. Однажды он сделает это, но не сегодня. Сегодня он терпит. Он соглашается.

Моисеев доволен. Он улыбается. По-настоящему. Не морщит губы в усмешке. Кажется, он удивлен? Что он чувствует? Что в его взгляде? Время покажет, кто прав, кто – нет. Дай Бог, чтобы это был Витя. Они в одной лодке; если утонут, то вместе, поэтому, как бы ему ни хотелось, чтобы Витя ошибся, он не может так думать. Решение принято. Он должен сделать все от него зависящее, чтобы лодка плыла, а не села брюхом на мель.

Он взял лист с перечнем встреч.

Через полчаса придет Ира Киреева, начальник отдела маркетинга и рекламы, и. о. коммерческого директора. Пока Белявский нежится в Турции, она за него трудится. С мистером Б. все ясно. Спекся. Слишком некомпетентен, слишком много вопросов. Ира его сменит – так они с Витей решили. У Иры активная жизненная позиция, быстрый ум, жизнелюбие. Она разведена. Сыну семь лет. В свободное от работы время она прыгает с парашютом и ездит на горных лыжах по черным трассам. Морально она готова. Ей душно в тени Белявского. У них перманентный конфликт. Должен остаться кто-то один, и это будет не Дима.

Хочется кофе. Ночью почти не спал. Думал. Крутятся в голове планы, идеи, решения, чувствуешь сонную радость («утром надо обдумать»), а утром, если и вспомнишь, все окажется чушью. Менделеев увидел во сне периодическую таблицу элементов, Кит Ричардс услышал рифф «Satisfaction», ныне очередь Саши. Вдруг что-то придумает – нечто такое, что вытолкнет их в стратосферу? Лучше б писал ночью песни, как в юности. Песни не пишутся, пробовал.

Встав с кресла, он взял со стола бумаги и прошел в комнату отдыха. Он сделал кофе в кофе-машине. Не стал звать Оксану, прерывать тихое одиночество. Сев на диван, он взглянул на подвесной потолок – пожалуй, впервые за эти годы. «Сколько там пыли и грязи – за чистой ровной поверхностью? Лучше об этом не думать, а жить с тем, что видишь. Так проще и легче. Если дашь волю воображению или, тем паче, заглянешь – от легкости и наивности не останется и следа. С иными людьми так же: они носят маски, модные платья, пользуются парфюмом, они чистые, добрые и улыбчивые, но если ткнешь пальцем в их глянцевую обложку, намеренно или случайно, то из темного нутра столько вывалится, высыплется и вылезет, что не рад будешь, что ткнул. Дырку тут же заклеят, но ты всегда будешь помнить о том, что видел там, внутри, за гладкой внешней приятностью.

Он взял служебку Белявского. Здесь все предсказуемо – сделан вывод о том, что выгодней работать с агентством, чем брать в штат собственного дизайнера. Есть цифры, все как в аптеке. Крепко держится Дима за «Color city», за уши не оттащишь. Безопасность ничего не нашла. Ладно, временно запаркуем. Вернемся к вопросу после ухода Димы.

Следующая служебка была от административного директора, с общей сметой на празднование дня компании. Восемь лет прошло, даже не верится. Через три дня, в пятницу вечером, он скажет со сцены несколько слов коллективу. Мы вместе. Это наш день. Ешьте, пейте, радуйтесь. Восемь лет назад мы начали и сегодня можем по праву гордиться тем, что мы сделали. Мы не останавливаемся на достигнутом, мы движемся только вперед.

Он скажет это от чистого сердца и не скажет лишь об одном: он знает, что сила отталкивания однажды разрушит их союз с Виктором Моисеевым. Они не смогут быть вместе.

Разобравшись с бумагами, он взял газету, увлекся и не заметил, как прошло время.

Зазвонил телефон.

– Александр Александрович, к вам Ирина Антоновна.

– Пусть заходит через минуту.

Он прошел в кабинет и сел в черное кресло.

– Как успехи в бильярде?

Обращаясь к финансовому директору, он напрягал голос, чтобы тот его слышал. От громкой музыки в стиле техно все вокруг резонировало, даже стены клуба потряхивало.

Костырев, с «Marlboro» между длинными пальцами и с традиционно спокойным лицом (он всегда себя контролировал) – коротко улыбнулся:

– Выиграл у Шлеина.

Снова улыбка. Длинная струя дыма вверх.

– А Шлеин обыгрывает Белявского, – прибавил он.

Обманчиво скромная гордость. В этом весь Костырев.

Они общались, сидя друг напротив друга за прямоугольным столом из темного дерева, на шестерых человек. Это был стол для топ-менеджмента. Все ушли в бильярдную и возвращались оттуда группками, чтобы выпить и закусить. Беспалов вышел на улицу, позвонил Свете, а когда вернулся, то застал Костырева в одиночестве. Тот пил кофе и курил «Marlboro». Две нависших над столом лампы, под круглыми темными абажурами, бросали желтые пятна на стол. Потолка не было видно, он был там, высоко, во тьме, за всполохами цветомузыки.

– Что думаете о новом проекте? – спросил он у Костырева.

– О заморозке?

– Да.

Костырев едва уловимо изменился в лице, несмотря на способности к самоконтролю. От него требовалось высказать мнение по сложной теме, тет-а-тет генеральному – задача нетривиальная. Впрочем, не было сомнений в том, что он как-то выкрутится: гибкости и осторожности ему было не занимать. Он не раз выплывал, когда другие тонули. Если обсуждался важный вопрос, по которому не было единого мнения, он в начале дискуссии никогда не высказывался ясно и недвусмысленно, предпочитая, чтобы слушатели вязли в его рассуждениях и каждый слышал что-то близкое своему сердцу. Он избегал слов «да» и «нет». Он растекался мыслью по древу. Он был сама деликатность. Так продолжалось до тех пор, пока внутреннее чувство не подсказывало ему, кто победит. С этой минуты он был с победителем. Он много раз проделывал этот фокус, так чисто и мягко, что мало кто видел в нем конформиста. Он знал, что и когда сказать, его внутренний флюгер редко давал сбои. Он выжил при новой власти. Его спасло то, что он пробыл с прежней командой только три месяца и под занавес крупно с ними поссорился, не согласившись ставить подпись на липовых документах. Он знал, что власть скоро сменится. Его хотели слить перед сделкой, но не успели. Не доверяя ему сначала, новые собственники долго думали, что с ним делать, а пока думали, он мягко втерся в доверие. Он был профи и знал толк в том, как повысить рентабельность, что было кстати. Он работал по двенадцать часов в сутки и выглядел соответствующим образом: бледная кожа, взгляд внимательный и усталый, щеки впалые, на них румянец как у чахоточного. У него были жена и дочь, но работа всегда была первой в списке. Он был трудоголиком. Однажды он признался по пьяни, что ему нравится так впахивать, в противном случае он не чувствует удовольствия и совесть ему докучает.