Алексей Ефимов - C-dur

Они остановились на светофоре.

Пешеходы переходили дорогу, и не было в них ничего примечательного. Подросток в спортивных штанах, брюхастый мужчина с потертым портфелем, семейная пара с явными следами усталости от многолетней семейной жизни, еще два-три человека.

Загорелся зеленый свет.

Они подъехали к «Универсаму», рядом с которым местная пиццерия открыла свой летний форпост. Здесь готовили, пожалуй, самую вкусную пиццу в городе.

Сев за столик на летней террасе, они заказали пиццу и пиво. Саше – безалкогольное.

В этом году весна пришла рано. Солнце грело по-летнему. Саше было жарко в тонком шерстяном свитере. «Каково Брагину в его панцире: в куртке и толстой кофте?» – думал он.

– Про Родю что-нибудь слышал? – спросил он.

– Два года назад. Он в Москву собирался. Говорил, в Новосибе не развернуться. Не знаю, уехал – нет. Он в кабаке пел. Мы с ним вот так же сидели, и он телефон мне дал, сказал, что на Богдашке кабак, не помню где точно.

– Как у него с этим делом? – Саша щелкнул пальцем по шее.

– Пил по-черному, но якобы завязал. Почему пил, знаешь? Потому что жизнь не вышла. Мы думали, будем рокерами, а кем нахер стали?

Саша увидел толстого усатого мужчину средних лет, который, нагруженный собственным весом, кое-как шел мимо веранды. Его джинсовая куртка была расстегнута, майка темно-зеленого цвета промокла подмышками, а в задний карман джинсов влез бы томик Толстого. Он пил пиво из банки, а вторую держал наготове.

«Кем он хотел стать? Летчиком? Космонавтом? Киноактером?»

Изменился и Саша. Он стал Александром Александровичем и с трудом помнит, кем был раньше. Наивности и непосредственности стало меньше, а мудрости, черствости и цинизма – больше. Он знает, что не станет рок-музыкантом и не сыграет бессмертный хит. Разучившись мечтать смело, он делает это мелко и приземленно, сдерживая фантазию, ибо нет смысла грезить о том, что явно не сбудется. Он стал осторожен в высказываниях и в поступках. Он генеральный директор, а не пылкий максималист. Он чувствует скорость, с которой летит жизнь, и знает, что финиш ближе, чем кажется. Он все еще может влюбляться, но что эти чувства в сравнении с тем, что раньше жгло его грудь? Впрочем, что он знает о прошлом? Заглядывая в него, видишь его искаженным, отретушированным, больше похожим на сон. Память коварна. В ней ты – не ты. Если сегодня не знаешь, кто ты, – что же ты ищешь в прошлом?

Вынесли пиво.

– За встречу, – Саша взял кружку.

– За нас.

Сделав несколько жадных глотков, Брагин быстро выпил полкружки и облизнул губы. Его взгляд повлажнел.

– Свежее, – сделал он вывод. – Вкусное.

Он заговорил легче, свободней.

– Саша, помнишь, как пили в общаге? Как пели песни? Как давно это было – страшно.

– Время бежит быстро. Год за день.

– Я думаю, может оно к лучшему? Меньше мучиться. Все равно, Саша, я в жопе, там и останусь, а мне там не нравится.

Он отхлебнул пива, вдвое обогнав Сашу, и спросил:

– Чем занимаешься?

– Колбасами и сосисками.

– О! Что за лавка?

– «Мясная империя».

– Круто. Пельмени у вас вкусные. И «Докторская». Судя по тачке, ты главный?

Слава допил пиво и поставил кружку на стол. Пенные струйки вяло сползали по стенкам.

– Да.

Саша чувствовал себя неуютно.

– Молодец. Поздравляю. Я всегда знал, что ты выбьешься в люди, а в себе не был уверен.

Принесли пиццу: одну с копченостями и помидорами, другую – с морепродуктами.

– Вам повторить пиво? – спросила официантка у Славы.

– Будет хет-трик.

– Что? – девушка впала в ступор.

– Повторите.

– Ваше мясо? – спросил он у Саши, показывая на пиццу.

– Может быть.

Улыбнувшись внатяжку, Саша взял нож, вилку и перенес к себе первую порцию.

Поколебавшись секунду, Слава взял пиццу руками.

– А-э-х, милая! – выдохнул он и стал быстро есть. Он был голоден. Зубы у него были желтые и нездоровые, а сверху недоставало третьего зуба слева.

– Сам что делаешь? – Саша спросил, хотя знал, что лучше не спрашивать.

Слава поежился:

– Евроремонты. Я по кафелю типа мастер.

Девушка принесла пиво.

– Между первой и второй перерывчик небольшой, – Слава обрадовался как-то нерадостно.

Саша понял, что на этом рассказ окончен. О чем говорить дальше? «Как так вышло, Слава? Как ты скатился?» – вот что хотелось спросить.

Слава пил и ел молча. Через какое-то время, не переставая жевать, он спросил:

– Рубишься на гитаре? Или бросил?

– Редко. Много работаю.

– Все из-за бабок. Тут, Саша, дилемма: или за правду, или за бабки. Редко бывает, чтоб за то и другое сразу. Выйдешь на сцену с гитарой, бросишь пельмени – и что? Как? Джеймс Хэтфилд? Или будешь как Родя – петь пьяному быдлу всякую шнягу?

– Можно петь в свободное от работы время, – Саша словно оправдывался. – Дело во времени и желании.

– Можно. Но пельмени все равно будут главными. Ты уже выбрал, Саша. Ты выбрал бабки и пельмени. Или они тебя.

Саше точно наотмашь врезали.

Слава прав. Он выбрал деньги. Он стал хватким капиталистом, а не рок-музыкантом, и, что самое страшное, принял это как данность.

Слава быстро справился с пивом и заказал третью кружку. По мере того как кружки пустели, он говорил все больше, все больше жестикулировал, и уже просматривались в нем признаки следующей стадии опьянения. «Он в пограничном состоянии, – думал Саша. – Если не остановится, будет плохо». Он решил, что после четвертой вмешается, если Слава захочет продолжить.

***

Четвертая уже на исходе, а Слава не думает останавливаться. Он говорит медленней и с запинками, глаза стекленеют, и он все чаще и пристальней вглядывается в девушек за соседним столиком. Девушек трое. Они пьют пиво и вполголоса разговаривают, не обращая на Славу внимания. Саша ловит себя на мысли о том, что сейчас, в этом состоянии, нынешний Слава чем-то похож на того Славу Брагина, которого он знал раньше. Он помнит, как выпив пол-литра водки, Слава сидел на кровати, философствуя, и его речь была тоже петляющей и с запинками. На этом сходство заканчивалось. Взгляд – не его, жесты – тоже, почти ничего не осталось от прежнего Славы Брагина. Жизнь выжала соки, выдрала стержень, выбросила оболочку. Не склеиваются, как ни старайся, два образа: Слава из общежития и этот мужчина, в куртке и толстом свитере.

Брагин заказал пятую кружку.

– Слава, может быть, хватит?

Услышав в ответ, что это последняя, Саша с чистой совестью выбрал себе свежевыжатый яблочный сок.

Принесли пиво и сок.

Брагин взял последний кусок пиццы.

– Вкусная, – похвалил он. – Моя тоже делала. Золотце была, лапушка… Я, сука, пил и с бабами трахался. А потом, знаешь, что было? Я на иглу сел. На герыча. Знаешь, Саня, что это? Это кайф. Не как от этого пойла. – Брагин глухо стукнул кружкой о стол. – Ты можешь все там. Ты крут. Ты свободен. Помнишь, как Родя говорил о свободе? Вот оно – думал я. Я Бог. Я знаю. Но не останешься там… Возвращаешься. В ад, Саня. Чтоб снова стать Богом, вмазываешься. Я пять лет так жил, чуть вены себе не вскрыл. Два раза лечился и только на третий выбрался. Год как в завязке. Но я все помню, Саня, все. Знаешь, как тянет? Нет, ты не знаешь. Ты не был Богом. Ты не был свободным. Там. Здесь нет. Здесь ни хрена нет. Здесь ад, а мы даже не знаем, что он здесь.