Сергей Таск - Лук Будды (сборник)

– Голая! – выпалила та в порыве восторга.

– Ты бы хотела так танцевать?

Девочка разгладила лоскутное одеяло и в свою очередь спросила:

– Ас кем ты будешь спать? Со мной или с ней?

– Хм. Об этом я как-то не подумала.

– Значит, со мной, – сказала Эльжбета, как отрезала. – Чай будешь? – И, не дожидаясь ответа, потащила за собой подружку.

На кухне Эми оттирала песком закопченные кастрюли. Стол, покрытый чистой скатертью, был сервирован для легкого ужина. Заварной чайник томился под ватным клобучком.

– Что я тебе говорила! – возмутилась девочка, обращаясь к Эмили. Потом, как взрослая уперев руки в бока, встала у Эми за спиной и с вызовом бросила: – Сами как-нибудь отскребем. Тоже мне, чистюля!

– Все готово, – миролюбиво сказала Эми, ставя кастрюлю в раковину. – Садимся?

– Я жутко голодная, – призналась Эмили, на ходу отправляя в рот ломтик сыра.

– Ты садись здесь, я здесь, а она сядет там, – командовала девочка, говоря об Эми в третьем лице.

– А отец?

– Потом, – отмахнулась она.

Подождав, когда все расселись по своим местам, она сложила перед собой ладони, вполголоса прочла молитву по-польски и сразу набросилась на пирожные.

За ужином Эмили избегала встречаться глазами с Эми. Молчание, тягостное для взрослых, девочку ничуть не смущало. В одиночку прикончив коробку птифуров, она достала из холодильника открытую банку, разогрела на сковородке три сосиски с какой-то затирухой и вывалила все в миску.

– Вот, – она упорно не называла Эми по имени, – можешь ему отнести.

Эми взяла миску и вышла из кухни. В коридоре она принюхалась к сосискам. Удивившись странному запаху, она откусила кусочек и сразу выплюнула. Это были кошачьи палочки.

– Отец? – сказала она в темноту чулана.

Из-под тряпья высунулась лохматая, еще не седая голова на бычьей шее. Затем послышалась возня, и вдруг зажегся неяркий свет. Старик втянул носом воздух, словно не доверяя собственным глазам.

– А, это ты.

Он свесил ноги в толстых шерстяных носках, из-под задравшейся штанины выглядывали кальсоны с начесом. Кофта домашней вязки была застегнута на все пуговицы. Старик поежился и спросил:

– Где одеяло?

– Принести? – на всякий случай уточнила Эми. Старик шумно завозился, переживая, вероятно, глубоко въевшуюся обиду.

– Принести! – заворчал он себе под нос. – Каждый день прошу. Одеяло ей жалко!

Эми решила покончить с недоразумением.

– Отец, вы меня не узнаете? Это я, Эми.

– Назовись хоть римским папой, лучше от этого не станешь. Ты мне зубы-то не заговаривай, поесть принесла?

Эми неуверенно протянула ему миску. Старик съел пару ложек затирухи, взял пальцами сосиску и целиком запихал в рот. Эми отвернулась.

– Хлебушка не дашь? – попросил он.

Она подняла с пола кусок хлеба и, стараясь не смотреть, положила ему на колени. Старик шумно ел, старательно выскребая все из миски. Про Эми он, казалось, забыл. Но вот, глянув на нее исподлобья и убедившись, что она смотрит в другую сторону, он с неожиданной проворностью достал из-за сундука фляжку и приложился к ней, а затем так же быстро сунул ее обратно. Вытерев рот рукавом, он вздохнул:

– Нос от меня воротишь. Небось, когда мать была жива, не видно тебя было и не слышно. Расхрабрилась.

– Я пойду, отец?

– Миску возьми. И вторую. Эх, Эльжбета, Эльжбета…

Эми вышла в коридор и прислонилась к стене. Голова кружилась.

– Дрянь, ах, какая же ты дрянь, – повторила она несколько раз.

Из кухни долетали взрывы смеха. Она поставила на пол грязные миски и повернула в сторону прихожей.

Услышав, как во дворе хлопнула дверца машины, Эльжбета бросилась к окну.

– Уезжает! – она захлопала в ладоши. – Уезжает, уезжает… – пела она на разные лады.

Эмили тоже подошла к окну. «Ситроен» скрылся из виду. Девочка словно с цепи сорвалась. Она с гиканьем промчалась по дому и с разбега повалилась на родительскую кровать, где были разложены разные свертки в красивой упаковке.

Она разорвала один и повертела в руках мужскую кофту; та была ей до пят. В другом свертке обнаружила шоколадные конфеты и тут же засунула в рот целую пригоршню. Потом заметила замшевую сумочку и все из нее вытряхнула. Вот то, о чем она мечтала! Косметичка! Она схватила черный карандаш, румяна, тени для век и, повернувшись к зеркалу, принялась энергичными мазками превращать себя в роковую женщину.

– Давай я тебя научу, – предложила Эмили и потянулась к карандашу.

– Я сама! – завопила девочка.

На ее крики выполз из чулана старик, прошаркал в спальню и близоруко уставился на размалеванную Эльжбету. Та не только не смутилась, но, наоборот, страшно обрадовалась. Игра принимала новый оборот.

– Маркиз? – воскликнула она с притворным изумлением. – Вы ли это? Как вы посмели явиться к даме в таком виде?

Виляя бедрами, Эльжбета приблизилась к отцу. Она рассчитывала двумя пальцами, с этакой светской небрежностью стащить с него засаленную верхнюю кофту. Старик перехватил руку и оттолкнул Эльжбету с такой силой, что она отлетела в угол. Дама озверела. Она юлой завертелась вокруг отца, норовя ущипнуть побольнее. Его неповоротливость развеселила Эмили. Подкравшись незаметно, она дернула за конец ремешка, которым отец был опоясан. Старик охнул и едва успел подхватить штаны. Это их еще сильнее раззадорило. Нападая с разных сторон, они сдергивали с него то одну вещь, то другую, словно перья ощипывали, и не успокоились, пока не открыли его наготы. И тогда он позорно бежал в свой чулан, на ходу подтягивая кальсоны, а торжествующая Эльжбета помчалась следом и заперла его на ключ.

Теперь им никто не мешал. Они влезли на стол в большой комнате и стали на нем отплясывать. Вдруг Эльжбета что-то вспомнила, осторожно сползла на пол и с криком «Я сейчас!» кинулась в детскую. Оттуда она примчалась с шарманкой. Она начала крутить ручку – заиграл польский гимн в ритме паваны. Тотчас включившись в игру, Эмили медленно поплыла из конца в конец длинного стола. Девочка быстрее закрутила ручку, и павана сменилась веселой полькой. А завершилось бешеным канканом.

Потом они в изнеможении лежали в спальне, дымя в свое удовольствие. Вообще-то удовольствие получала одна Эмили, а Эльжбета давилась табачным дымом и выкатывала глаза.

– Эх, винца бы еще… – вздохнула Эмили.

– Так я принесу! – тут же откликнулась Эльжбета, не известно чему больше обрадовавшись – возможности услужить или избавиться от этой ужасной сигареты.

Бутыль домашнего вина была у нее припрятана в надежном месте, чтобы старик не разнюхал. В кухне ей пришла в голову мысль достать из буфета старинные бокалы, считавшиеся неприкосновенными. В следующую секунду Эмили услыхала взрыв и звон стекла.