Аслан Кушу - Гончарный круг (сборник)

– Что это с тобой? – спросил Паго.

– Устал, – ответил он.

– Спускайте тогда меня, – предложил тот, – до заката еще часа полтора, что время зря тратить.

– А сможешь? – поинтересовался Батмиз.

– Смогу, – ответил Паго.

Батмиз сбросил один конец веревки в яму и крепко обмотал руку другим. Паго спустился по ней и копал до темна.

На следующее утро Саус снова был в колодце и рыл до вечера, пересиливая страх, который ощущал по всему телу, как порывистый ветер, то тихий, прощупывающий, то шквальный, заставляющий цепенеть руки на лопате.

А на третий день опять вызвался Паго. «Нет! – возразил Батмиз. – Роешь долго, да и в бок увел, не ровен час, обвалится, тогда сам погибнешь, и сокровищ нам не видать». Паго в ответ только пожал плечами – не хотите, мол, как хотите. И Саус продолжил работать. В полдень, как и с макушки кургана, из колодца пошла обожженная глина. А с ней Сауса обуял такой ужас, что, казалось, кровь стынет в жилах, а стены затряслись, готовые вот-вот рухнуть и завалить его. Тогда он мертвецки ухватился за веревку, по которой теперь спускали ведра, и во весь голос крикнул: «Тяните! Быстрей!».

Ошеломленные воплем, друзья в мгновение ока вытащили его на поверхность, и он обессиленно рухнул на выкопанный грунт. Паго побежал за водой, а Саус только перевел дыхание, отстранился от кружки и с мольбой обратился к Батмизу:

– Аллахом всемогущим заклинаю, давай прекратим копать!

Батмиз глянул в его глаза, полные ужаса, и, поняв, в чем причина, усмехнулся:

– Нет, Саус! – твердо настоял он. – Ты боишься, потому что веришь во всякую чертовщину. И предлагаешь мне отказаться от сокровищ, о которых мечтал давно. Года три назад у Кубани я корчевал лес с казаками. Под ним мы обнаружили сотни могил, покрытые точно такой же глиной. Похоже, тут ею укрыт не только курган, но и сама могила. Это верный знак. Я не могу остановиться, когда до сокровищ осталось не больше двух локтей. Если понадобится, спущусь туда сам.

Паго подал веревку, Батмиз, крепко ухватившись за нее, ловко и решительно спустился по стене к вожделенной мечте.

Начало смеркаться. На западе занялся подернутый ярким багрянцем закат. Батмиз и Паго по-прежнему были заняты работой, выдав за несколько часов на поверхность столько красной глины, что она закрыла выкопанный прежде грунт. Саус же, еще не оправившись от страха, наблюдал заход солнца, а потом вдруг встрепенулся, увидев скачущего во весь опор от аула всадника. Он тронул за плечо Паго, который высыпал очередное ведро, и указал на него. Оба застыли в тревожном ожидании.

– Что ты застрял там, подавай быстрей! – зло крикнул из ямы Батмиз и вывел их из оцепенения. Но и тогда Паго не откликнулся. Он ждал всадника. Тот легко взлетел на курган сквозь бурьян и спешился. Он не был знаком копачам – узкоглаз и скуласт, страшен ликом, что прибавило их тревоги. «Ай, шайтан, ай, шайтан! – возопил он, показывая в сторону аула. – Большой пожар, большой, дети и жены ваши гибнут в огне!»

Друзья быстро вытащили Батмиза – теперь было не до сокровищ – помчались в аул. И лишь приблизившись к нему, увидев, что он объят не огнем, а спокойной предночной дремой, остановились. Первым догадкой разрезал тишину Батмиз.

– Олухи! – крикнул он, порвав на груди вспотевшую рубаху – Нас провели, как мальчишек! Бежим обратно!

– Нет, нет, Батмиз, – возразил ему Саус. – Это был белый джинн. Только он мог устроить так, чтоб нам померещился аул, объятый пламенем.

– Темнота несусветная! – стараясь разуверить их, заорал Батмиз. – Проходимец это, хитро подобравший время для обмана. То был не пожар, а закат, всего лишь яркий закат!

– Но я видел всполохи огня, – переступил с ноги на ногу Паго.

– Дурачье, наслушавшееся сказок! – сплюнул Батмиз и помчался обратно.

На кургане было тихо. Увидев на краю колодца кол, прочно вбитый в землю, и веревку, свисающую от него вниз, ощутив ужас происшедшего и крах давней мечты, Батмиз почти обезумел, но, питая какую-то маленькую, иллюзорную надежду, бормоча под нос: «Не может быть, этого просто не может быть!» – спустился к захоронению. Он нащупал в нем кости и, продолжая бормотать, долго водил руками, ища вожделенный металл. Но так и не найдя его, взревел, как затравленный зверь, и замертво упал на мощи…

– Батмиза потом, конечно, достали, – продолжил повествование Мату, – но эта печальная история его гибелью не закончилась. Загадочной смертью Батмиза и якобы несметными сокровищами Красного кургана заинтересовались работники губчека. Они посадили Паго и Сауса в тюрьму, долго допрашивали, а потом нашли и самого «белого джинна». Его роль, сам не ведая того, удачно вписавшись в обстоятельства, сыграл лудильщик, кумык Сейфуддин, что промышлял по нашим аулам. Он слышал о сокровищах кургана от стариков, а когда увидел трех мужчин, шедших к нему с лопатами, выждал, пока они вскроют его, и ловко провел их.

Но и ему золото князя не принесло счастья. Колесницы под курганом не было, но драгоценностей, поговаривали, Сейфуддин взял немало. На допросах чекистов он выдал золото, но все равно был расстрелян. А Паго и Сауса за чистосердечное признание и помощь в поиске настоящего преступника отпустили через пару месяцев. Однако Паго не прожил потом и года. Его лицо и тело сплошь покрылись язвами, и каких только снадобий, мазей не испробовали на нем родственники – все впустую: язвы только изредка покрывались сухой коркой, а затем вновь выступали со зловещей настойчивостью. Перед смертью Паго призвал к себе Сауса, и тот еле признал в нем друга.

– Будь трижды проклят тот день, Саус, – сказал он кровоточащими губами, – когда я не поддержал тебя и пошел на курган с Батмизом. Все думают, что эту заразу я принес из тюрьмы, но мне-то хорошо известно, что она с Красного кургана. Знал, знал об этом уже через пару дней! А теперь, похоже, она съедает меня изнутри…

– Все в милости аллаха! – постарался ободрить его Саус.

– Мои дни сочтены, – ответил он. – Таких, как мы, аллах не прощает. А потом, сглотнув слюну, с облегчением человека, у которого все муки позади и он уже совсем не беспокоится о себе, с жалостью посмотрел на собеседника и дополнил, тяжело дыша:

– На всех нас кара белого джина.

Взгляд и слова Паго обожгли Сауса. На мгновенье показалось, что с ним загнивающими губами говорила смерть. И он вновь ощутил тот ужас, что пережил в колодце, а уйдя домой, надолго замкнулся.

Старик Мату выдержал паузу, как хороший рассказчик, но Айвар поторопил его:

– И что с Саусом стало потом? – спросил он.

– А ничего, – спокойно ответил старик. – Он оклемался и прожил до глубокой старости. И однажды на этом берегу рассказал историю мне, как, впрочем, и то, что нет-нет да возвращается страх к нему. Тогда Саусу чудились треглавые лягушки, рыбы с неестественно выпученными глазами в этой реке и всякая другая нечисть. «В такие минуты, – говорил мне он, – я перестаю видеть мир, какой есть, лишаюсь возможности созерцать его красоты. Белый джинн не отнял мою жизнь, но наказал страхом за грех».