Елена Ронина - Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник)

Короче, еле дождалась Нина Павловна, когда Мэри убралась, наконец, восвояси, ждать следующую открытку от Стива с надписью: «Мой чернокожий сын пошел в школу!»

Провожали Мэри всей командой. Каждый принес на память какой-нибудь сувенир. Было сказано много хороших слов на прощание. Кира Владимировна пустила слезу, да и Марк Евгеньевич шмыгал носом. Мэри, как всегда, улыбалась. Видимо, она уже не умела по-другому. Эта улыбка прилипла к ней намертво. Без нее и на улицу не выйти, и в ванну не лечь. Нине Павловне вся эта сцена была неприятна. Она банально ревновала. Ну кто это все придумал? Кто их познакомил? Кто объявление в газету дал? Кто, в конце концов, из своей собственной квартиры салон устроил? И вот, понимаешь, приехала, весь ритм сбила, и все ей еще и в любви признаются. И почему люди такие неблагодарные?! Внешне Нина Павловна старалась свое разочарование не выказывать. На шею Мэри не бросалась, но улыбалась мило и приглашала заезжать, в случае, если в Австралию не позовут.

Но от общения с Мэри Нине Павловне осталась улыбка. Нина Павловна ее еще долго репетировала перед зеркалом, потом пыталась удерживать на лице в течение дня. Это было сложно, все время забываешься. Но когда Нина Павловна поняла, что улыбка сбрасывает пять лет точно, она взяла себя в руки и сделала ее частью своей программы под названием: «Женщина без возраста». Улыбка стала для Нины Павловны необходимой частью жизни, как, например, весы. Поэтому со временем раздражение против Мэри прошло, улыбка осталась, и за это Нина Павловна была ей благодарна. Компания после отъезда Мэри как-то сама собой распалась.

Нина Павловна решила об этом не сожалеть, дала новое объявление в газету. И появились новые знакомые, которые ей показались еще интереснее старых. Можно было опять демонстрировать наряды. Потому что новые покупать было не на что, а со старой компанией все уже было надевано. Можно было опять читать стихи, стоя посреди комнаты и красиво заламывая руки, и чувствовать на себе восхищенные взгляды новых знакомых. Жизнь продолжалась.

Иногда звонил Иван Иванович, и Нина Павловна с радостью соглашалась с ним встретиться. Обычно это происходило в периоды смены посетителей салона. И эти встречи были ей приятны. Она отдыхала рядом с Иваном Ивановичем, расслаблялась. Не нужно было принимать позы и помнить про обворожительную улыбку. Они даже играли в подкидного «дурака». Нина Павловна надевала халат и тапки, целую неделю не вставала на весы.

Но через какое-то время ей опять хотелось возвышенного общения, хотелось зрителей. Иван Иванович отодвигался в сторону, Нина Павловна тщательно красила волосы и опять отправлялась с новыми друзьями на экскурсии по музеям Питера.

Еще не старая женщина, полная сил и желания нравиться.

Утро субботы началось, как обычно. Лариса готовила обед, а Петр сидел рядом на кухне и читал газету.

– Что ты делаешь?

– Варю борщ.

– Вот сколько лет мы с тобой женаты? Больше тридцати, наверное? И практически каждую неделю ты полдня тратишь на эту готовку!

– А если я не буду тратить полдня на готовку, то потом нам нечего будет есть, и ты первый же начнешь нервничать по этому поводу. А завтра мы еще, кстати, будем полдня ездить по магазинам, закупать продукты на неделю. А женаты мы, между прочим, тридцать шесть лет. В прошлом году тридцатипятилетие отмечали. Забыл, конечно?

– Ну вот, сразу «забыл», сразу обижаться. Я ж про тебя думаю. Все ты суетишься, все ты где-то носишься. Жизнь какая-то ненормальная. Некогда друг с другом поговорить.

– Ну а мы что сейчас делаем? Кстати, у Ольги опять проблемы. По-моему, с Ильей что-то не так у них. Вчера, когда с Юлечкой водиться ходила, так они ругались, просто кошмар какой-то. При мне, при ребенке. Юлечка в слезы. Я потом капли сердечные пила. Может, уже вмешаться пора, а, Петь? Они, правда, говорят, что это все мне кажется. Де это они просто спорят. Но в споре же «дура» и «идиот» не употребляют? Не знаю, Петь, что делать? А Анна, та ну вся в работе, вся в работе. Все-таки уже тридцатник. И все не замужем, Денис без отца растет. Тоже забота. Правильно говорят, маленькие детки спать не дают, с большими сам не уснешь!

– Вот опять ты о детях. Пусть уже сами живут, как хотят. Ну сколько можно, в конце концов, за них переживать? Выросли они, понимаешь? Вы-рос-ли!

– Да понимать-то понимаю.

– Лариса, – Петр подошел к жене и взял ее за руку. – Мне тебе сказать что-то надо. Это очень важно. Положи ты свою ложку.

– Петя, не пугай меня.

– Знаешь, я давно все собираюсь, собираюсь. И все как-то времени нет. Все не к месту получается. И понимаю, что к месту, наверное, и не будет. А сказать тебе я это должен.

Лариса опустилась на стул:

– Ну говори.

– Ты знаешь, я хотел тебе сказать, что всегда тебя любил. И сейчас люблю. Только тебя. Были, знаешь, у меня бабенки, конечно. Не без греха я. Но никогда я тебя не обманывал. И никогда в жизни тебя променять ни на кого не хотел. Всегда знал, что ты у меня одна, единственная, и кроме тебя мне никто не нужен. Все, собственно.

Лариса рассмеялась.

– Ну и что, медаль, что ли, за это тебе дать?! Выдумал тоже.

Через месяц Петр умер, совершенно внезапно, от инсульта. Лариса пережила это с трудом. И никак не шел у нее из головы тот странный разговор. Ну почему она тогда засмеялась, почему не захотела поговорить серьезно? И почему этот разговор вдруг затеял Петр? Сначала от этих, мучавших ее вопросов было очень тяжело.

Через какое-то время боль от потери стала не такой острой, и Лариса все время ловила себя на мысли: «Как же хорошо, что он успел мне ЭТО сказать!»

– Ну послушай, не плачь, ну давай все по порядку. Катя здорова? А мама? Ну а что тогда? На работе что-нибудь?

Надежда все равно захлебывалась от слез и никак не могла взять себя в руки. Наконец, немного успокоившись, смогла выдавить:

– Понимаешь, у него, оказывается, дочери два с половиной года.

Сначала я даже не поняла, о чем или, собственно, о ком идет речь.

– У него, это у кого?

– У Олега! – простонала Надежда. Ну конечно, как я забыть-то могла! Про кого еще может идти речь?!

– Надя! Да ты с ума сошла! Вы же расстались больше чем два года назад. Постой, или я что-то путаю?

– Да ничего ты не путаешь!

– Нет, ну а чему ты тогда, собственно, удивляешься? Ты же за эти два года его ни разу не вспомнила. Я что-то не пойму, Надь, ну ты же его сама выгнала.

– Ну да. Ну он же был абсолютно никчемный. Он же только под ногами мешался. Амеба такая. На диване лежал, судьбу ругал, страну ругал. Ни к чему не стремился. А сам-то, оказывается, в это время?! Нет, нуты представляешь?! – Надя опять зарыдала в голос.