Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Улыбчивый молодой человек устроился на переднем сиденье, сразу достал телефон и теперь нашептывал что-то в него, ворковал, а машина тронулась плавно и неощутимо помчалась по улицам. Казалось, что она не движется вовсе, а наоборот, кто-то крутит за тонированными окнами-экранами видеозапись с бегущими споро кадрами суматошного города.

– «Владимирский централ. Этапом из Твери…» – с хрипотцой вздохнули за плечами отставного майора стереодинамики, и он, слушая проникновенный, с блатной слезливостью голос, подумал удовлетворенно: «Нет, братки. И прикид у вас классный, и тачка навороченная, а суть все та же, барачная, и песни все те же…»

И Федька, хотя и забуревший, угодивший в мутную струю нынешнего благосклонного к жуликам всех мастей времени, все равно остался в душе окраинной шпаной, и «выкупить» его бывший «кум» сможет, если понадобится, в два счета…

В последний раз Самохин встречался с Федькой на похоронах Валентины. Тот как-то прознал о случившемся, примчался, положил на гроб охапку пламенеющих траурно роз, вызвав перешептывание соседских старушек, пожал овдовевшему приятелю руку, сунул свою визитную карточку, но поговорить они не успели – Самохину не до того было, а после Федька не появлялся, и отставной майор тоже не искал его, не навязывался, а визитку затерял где-то среди домашнего барахла.

Машина вывернула на кольцевую дорогу, помчалась за город. С легким шуршанием наматывалось на колеса серое шоссе, лесопосадка по обочинам размазалась в сплошную зеленую ленту, и скорость чувствовалась лишь по тому, как сухо постреливали по днищу «мерседеса» угодившие невзначай под шипы камешки. Справа от дороги показался поселок. Асфальт к нему проложить еще не успели, и автомобиль, свернув, сбавил ход, захрустел по щебню, поднимая позади тучу белесой пыли.

Поселок состоял из трех десятков новых, кое-где недостроенных частных домов, но что это были за дома! В три, в четыре этажа, сложенные из особого, декоративного кирпича, с сияющими медной черепицей крышами, огороженные кованой вязью металлической решетки заборов, с лужайками щетинистой, изумрудного цвета, нездешней травки, с худосочными, не укоренившимися толком деревцами по сторонам ведущих к каждому коттеджу персональных дорог.

«Мерседес» подкатил к одному из новостроев, обнесенному, в отличие от прочих, сплошным двухметровым забором из ноздреватого бетона с глядящей пристально, как пулеметный ствол, видеокамерой над железными воротами. Мертвоглазый улыбчивый юноша ловко выскочил из машины и, опередив Самохина, открыл дверцу:

– Прошу вас…

– Спасибо… Прокатили на старости лет, – бурчал, выкарабкиваясь неловко, Самохин. – Все у вас, пацаны, по высшему классу – и автомобиль, и песня душевная. А вот домик пахана подкачал… уж больно на тюрьму похож. Прямо оторопь меня взяла, как увидел. Думаю, блин, в родные пенаты попал.

– Срок мотали? – сочувственно поинтересовался молодой человек.

– Три червонца. От звонка до звонка, – притворно вздохнул отставной майор. И полюбопытствовал: – У вас, небось, и часовые есть? Только вышек я что-то не вижу…

– Есть охрана, – снисходительно улыбнулся провожатый, явно принимая Самохина за старого, потерявшего представление о том, что происходит сейчас на свободе, урку, – система наблюдения – мышь не проскочит.

Пока Самохин озирался, юноша подавил на неприметную кнопочку звонка у калитки – раз, другой – коротко и третий – длинно, с нажимом. Зажужжав, лязгнул, открываясь, электрозамок – ну, точно, как на зоновском КПП, – и они прошли внутрь.

Двор оказался поросшим неправдоподобно густой, с ядовито-зеленым отливом, пластмассовой будто травкой. От калитки к дому вела дорожка, мощенная плотно пригнанными, отполированными временем булыжниками. «Не иначе как из старинной мостовой камень наковыряли, архаровцы», – беззлобно отметил про себя отставной майор. Где-то неподалеку бухнула грозным лаем собака, звякнула тяжелая цепь.

– Фу, Жулик! Сидеть! – властно приказал кто-то, и через минуту гладенький, лысый мужичок шагнул навстречу Самохину, блеснул рядом великолепных, один к одному, и оттого явно фальшивых зубов, обнял дружески за плечи:

– Вовка! Братан!

– Привет, старый уркаган, – похлопал его по располневшим бокам Самохин. – Эк тебя растащило-то при антинародном режиме!

– Да уж не то что при вас, коммунистах, – добродушно подтвердил Федька. – Демократия – это, брат, народная власть. Общество равных возможностей. Умеешь – живи, не умеешь – так сиди…

– А где ж зубы-то твои золотые? Может, в скупку заложил от бедности? – съехидничал отставной майор.

– Золото во рту – дурной тон, – серьезно объяснил Федька. – Сейчас, брат, здоровый образ жизни в моде. И натуральные зубы.

– Из фарфора? – уточнил Самохин.

– Из пластика, деревня! Выглядят, как родные, но крепче титановых. Гвоздь-двухсотку перекусить можно.

– А проволоку колючую? – деловито осведомился Самохин.

– Запросто! – хвастливо подтвердил приятель. Отставной майор причмокнул завистливо, посоветовал проникновенно:

– Ты, Федя, энти зубы-то береги. Не ровен час, опять заметут, срок схлопочешь – тебе в тюряге ни напильника, ни ножовки по металлу не потребуется. Зубами дорогу на волю сквозь решетки проешь!

Федька отодвинулся, глянул пристально:

– Ну и язва ты, майор! Как был кумом, так куморылым и остался… – и, чтобы друг всерьез не обиделся, подхватил его под руку, попенял добродушно: – Не заходишь в гости, брезгуешь, что ли? Конечно, где нам, раскаявшимся уголовникам, с заслуженными пенсионерами-чекистами равняться!

– Да нет, я про тюрьму так, к слову, вспомнил, – добродушно пояснил Самохин. – Вижу, что ты и на свободе вроде как по зоне тоскуешь… Сигнализация по периметру, запретка из колючки, пес конвойный у ворот в предзоннике. И зовут подходяще – Жулик!

Услыхав свою кличку, огромная в бело-коричневых пятнах московская сторожевая вскочила, громыхнув цепью, проволокла ее с визгом по толстой проволоке, натянутой вдоль забора, не дотянувшись, яростно нюхала воздух, буравя Самохина взглядом волчьих, с кровавым оттенком, глаз.

– Пшел! Место! – прикрикнул Федька на пса, больше для порядка, чем из необходимости, посетовал, соглашаясь. – Ты прав, гражданин начальник, ох и прав! Действительно, без охраны да запоров крепких нынче и на воле не проживешь. Преступность разрослась – спасу нет. Честному человеку востро ухо держать надо. Того и гляди, наедут рэкетиры какие-нибудь, все нажитое непосильным трудом отберут!

– Дрянь дело, если от своей братвы за железным забором вору в законе хорониться приходится, – посочувствовал Самохин.

– И от своей, и от вашей, – скорбно согласился Федька. – Кто ж теперь разберет, которые где? Вчерась были ваши – теперь наши…