Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Жалея выходные брюки, Самохин обмахнул сиденье газеткой, навязанной ему за бесценок бойким мальчишкой, подложил ее под зад – еще посадишь пятно – и ощутил, наконец, от печатной продукции ощутимую пользу.

– Привет, Андреич, – услышал он.

Рядом, брезгливо дунув на скамейку, сел Новокрещенов.

Ванька опустился поодаль на корточки, достал из необъятного кармана пообтрепавшейся камуфляжной куртки бутылку пива, ловко сорвал зубами пробку и, приложившись, ополовинил посудину, клокоча горлом, в один присест.

Покосившись на Новокрещенова, Самохин обнаружил, что тот здорово изменился со времени их последней встречи. Песочного цвета костюмчик, в тон ему рубашечка с галстуком, новые, ласкающие взор персиковой замшей, ботинки… Но главное – глаза: серые, колкие, как шипы новой колючей проволоки на запретке…

– Ты, майор, Щукина-младшего знаешь? – холодя его взглядом, деловито осведомился Новокрещенов.

Самохин вздохнул понимающе.

– Вот, значит, что у вас на уме… Встречал я этого паренька лет десять назад. В следственном изоляторе.

– Что за тип?

– Ну, сейчас не знаю… Если уж нынче даже дешевые фраера, которых на зоне тогда за людей не считали, и то забурели, в авторитеты воровские вышли, то этот-то уже тогда вроде как в серьезных пацанах ходил. Хотя и не урка. Ни разу, кажется, на зоне не сидел. Так, попарился в сизо пару месяцев…

– Опасен?

Самохин поджал губы.

– Да кто ж так, с первого взгляда, может сказать… Я его в девяносто первом встречал. Типичный обкомовский сынок – избалованный, наглый. А попал под «дубинал», ему дежурный наряд слегка хребет вправил, так сразу скис… Дерьмо, одним словом…

– Вот мы сегодня с этим дерьмом поближе и познакомимся, – заявил Новокрещенов, шалея глазами.

Самохин опять вздохнул, кивнул обреченно, сказал, потупя взгляд:

– Значит, это он у нас чеченца-то умыкнул?

– Он, больше некому, – уверенно подтвердил Новокрещенов.

– И, главное, я уже с летчиками договорился! – встрял Ванька. – Так нет, всю малину обхезал… Гнида!

– Это он умеет, – усмехнулся Самохин и, внимательно глядя на Новокрещенова, поинтересовался: – Ну, предположим, доберемся мы до Щукина. И – что?

– Дальше – моя и Ваньки забота, – недобро прищурился Новокрещенов. – Мы с ним про это толковать будем.

– Насчет чеченца? – простодушно не отставал Самохин.

– И его… тоже.

– Крутые вы – спасу нет, – хмыкнул недоверчиво отставной майор. – А если он откажется… разговаривать? Его в заложники возьмем?

– Надо будет – и возьмем! – отрезал Новокрещенов.

Самохин смотрел на него с сомнением.

– Та-а-к… Лихо! А может, и правильно? Говорят, смелого пуля боится, смелого штык не берет… А вот воровская финка, бандитский ствол – вещи реальные. Как сквозь них прорываться будем? Где этот Щукин обитает, выяснили?

– В больнице он обитает. В областной. Видать, прихворнул. Охраняет его один телохранитель с мобильным телефоном и, судя по всему, со шпалером.

– Я его сделаю! – пообещал Ванька, допив пиво и задумчиво разглядывая пустую бутылку с остатками пены на дне. – Я таких, Андреич, бройлерами зову. По две штуки на кулак принимаю. Они только с виду здоровые, а ежели, к примеру, такому под дых закатать, так позвоночник нащупать можно. Тесто парное, а не мышцы.

– Здоров же ты, солдат, заливать, – снисходительно подначил его Самохин.

– А вот – глянь!

Ванька вдруг с размаху хлопнул себя бутылкой по лбу. Брызнули осколки. Один даже прилип к коже над бровью.

– Во!

Новокрещенов, добрея лицом, указал на него отставному майору:

– Пуленепробиваемая башка. И никакого сотрясения мозга.

Самохин насупился, сказал осуждающе:

– Вот что, ребята. Дело задумали вы серьезное. Это вам не демонстрация боевых искусств. Пуля из ТТ – не бутылка. Стукнешься с ней лбом – полголовы снесет.

– Понимаю. А потому, Андреич, нам бы оружием разжиться, – сказал Новокрещенов. – У нас пока один ствол на двоих. Хоть бы обрез какой завалящий…

– Оружие добудем в бою! – потирая ушибленный все-таки лоб, с апломбом заявил Ванька.

– Револьвер я с собой прихвачу, – пообещал Самохин. – У меня есть. Хорошая машинка. Не подведет.

Новокрещенов посмотрел на него с уважением, потом, помолчав, предложил:

– А раз так, то идем сегодня вечером. Встречаемся в десять, у ворот областной больницы.

– Не рано? – озабоченно нахмурился Самохин. – Такие дела сподручнее в глухую ночь затевать.

– Это если автозаправку грабить. Или сейф в банке взламывать, – возразил Новокрещенов. – А для нас непоздний вечер в самый раз. Сегодня пятница, значит, у областной больницы ургентный день. По пятницам в нее больных со всего города повезут. Самый наплыв – с девяти до одиннадцати вечера. Приемный покой битком, весь медперсонал с ног сбивается. Во дворе – родственники госпитализированных, посетители. Суета, народу полно. На посторонних никто внимания не обратит. Щукин лежит во флигеле, в отдельном боксе. Там – сестринский пост. Дежурную медсестру мы вызовем… подальше куда-нибудь.

В лабораторию, например. Она в дальнем корпусе, пока туда-сюда сходит – минут пятнадцать уйдет. Нам хватит.

– Не мало? Для разговора-то… по душам? – засомневался Самохин.

– Хватит. Беседа будет недолгой, – твердо пообещал Новокрещенов. – Так что – до встречи. Не забудь – двадцать два ноль-ноль. У ворот областной больницы.

Самохин, задумавшись о своем, рассеянно кивнул…

Когда солнце, крутанувшись по выцветшему небу, спряталось за крышей пятиэтажки-«сталинки», напротив и мимо окон самохинской квартиры, перечеркивая улицу пунктирными линиями, замелькали тени сумасшедших стрижей, отставной майор начал собираться. Грузно пыхтя, поднял диванную лежанку и, пошарив в пахнувшем кожей и обувным кремом пространстве, вытащил пару начищенных впрок, хромовых сапог. Взвесив поочередно их на руке, выбрал тот, что потяжелее, залез в голенище, вытянул оттуда тряпичный сверток с масляными пятнами, положил его со стуком на пол. Потом, запустив руку в глубь сапога, извлек тяжелую коробочку из плотного, шершавого картона. Убрал сапоги на место, закрыл диван, перенес тряпичный сверток на стол, развернул. Взял револьвер, провернул с легким треском барабан и, открыв коробочку, начал доставать угнездившиеся там патроны, вставляя по одному, методично насыщая голодное нутро семи пустых камор.

Коробочку с оставшимися патронами завернул в тряпицу, сунул, не пряча уже особо, за диван.

Глянул на будильник, который давным-давно его не будил – нужды не было с утра по делам торопиться. Четверть десятого. Пора.

На кухне Самохин тщательно протер поверхность револьвера от ружейной смазки – все о костюме парадном заботился, чтоб не испачкать, – и сунул во внутренний карман. В нагрудный кармашек пиджака, туда, где франты носят носовые платочки в цвет галстуку, спрятал пенсионное удостоверение – на общественном транспорте бесплатно доехать, и… мало ли что, документ все-таки! В боковой карман положил заранее заготовленную пачку чая «Ахмад» – импортного, как уверяла надпись под изображением тигра на коробке, индийского. Чай предназначался в подарок Федьке, коллекционеру и знатоку, которого, чуял Самохин, придется навестить сегодня же.