Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Господи, когда ж это кончится! Таскать не перетаскать… Я же не ломовой извозчик, а женщина!

Славик подбегал, суетливо хватал авоську, волочил на кухню, виновато воспринимая упрек на свой счет, но что мог он, малыш-несмышленыш, в ту пору?

Несмотря на очевидную скудость кормежки, сын вымахал на удивление крепким и рослым. Даже беспокойство вызвало то, как неудержимо матерел парень. Ирина Сергеевна порой с ужасом смотрела на его мосластые кулаки с шершавыми мозолями на костяшках пальцев и представляла, как эти руки, такие нежные в детстве, крушат теперь дюймовые доски, разбивают в пыль тяжелые кирпичи – сын чуть ли не с первого класса записался в секцию каратэ и уже дошел до какого-то жуткого «черного пояса».

Иногда ей даже странно было представить, что именно в ней, в ее чреве зародился восемнадцать лет назад этот здоровенный парень, и материнская гордость охватывала ее, заставляла, идя с ним по улице, победно поглядывать на прохожих. Мол, скромная я, тихая, а вот какого молодца родила и выпестовала. Попробуйте-ка, сумейте!

И в то же время, видя, как мужает сын, Ирина Сергеевна будто слабела, сбавляя взятый когда-то темп, не поспевая за стремительным взрослением Славика.

Ушел, так и не сжившись, не смирившись с норовом тещи, муж, и Ирина Сергеевна неожиданно для себя безболезненно, более того, с облегчением рассталась с ним – надоело все как-то, эти ссоры по пустякам, поджатые обиженно то мамины, то мужнины губы, а что касалось личной жизни… ну, этой самой… интимной, так ее все равно не было. Какая уж там интимность, если под боком ворочается беспокойно малыш, а в соседней комнате, за тонкой, из сухой штукатурки, стенкой мается бессонницей мама.

Игорь вскоре женился вновь, но алименты, хоть и не бог весть какие, перечислял исправно, и особого недостатка в деньгах семья тогда не испытывала. Просто с обеденного стола исчезла самая большая тарелка. А три года назад умерла мама.

Спать Ирина Сергеевна ложилась поздно, в третьем часу ночи, будто оттягивая наступление нового дня. За оконными стеклами шевелился, клубился тьмой ночной город, взревывал неведомо куда спешащими в такой час автомобилями, а над невидимыми тротуарами висели голубыми клубками шаровые молнии фонарей, потрескивали от напряжения, силясь разогнать сгустившийся сумрак, и кто-то спешил, стуча каблуками, бежал по черному тротуару, и Ирина Сергеевна замирала от счастья и осознания того, что они со Славиком дома и им ничего не угрожает в старой квартире с надежными, в бытность мамы еще сооруженными дополнительными запорами.

Работала Ирина Сергеевна в регистратуре поликлиники во вторую смену, с двух часов дня до восьми вечера, и могла не обременять себя ранними пробуждениями. Славик, становившийся все более самостоятельным, вскакивал чуть свет, хлопал дверцей холодильника, звенел чайной ложечкой о край бокала, размешивая сахар и, опустошив тарелку с загодя приготовленным завтраком, убегал, снисходительно чмокая в щечку разбуженную и бредущую в туалет маму, а Ирина Сергеевна возвращалась в теплую постель и опять засыпала, а потом, проснувшись, нежилась, распрямляя затекшую спину, оттягивая минуты окончательного пробуждения.

В регистратуру ее устроил Игорь. Они были уже давно разведены, но он заходил иногда, мялся в прихожей, конфузливо поддергивая коротковатые, сползавшие с круглого животика брюки, совал деньги – какую-то мелочь, наверное, перепадавшую иногда за выдачу липовых больничных листов, страдал от этого, как всякий интеллигентный человек, и уходил, невнятно прощаясь и не глядя в глаза.

Когда-то Ирина Сергеевна окончила естественно-географический факультет педагогического института. Туда в те годы был наименьший конкурс, но в школе проработала недолго. Очередная мамина приятельница предложила место инспектора в отделе кадров на обувной фабрике, и Ирина Сергевина согласилась, с облегчением оставив педагогику. В отделе кадров ее не загружали работой, а платили даже больше, чем в школе. И она была счастлива.

Все кончилось с крахом легкой промышленности в 1993 году.

Узнав об этом, Игорь – благородный, хотя и бывший, муж, устроил ее медрегистратором в поликлинику. Не в той, где работал сам, это было бы неудобно с моральной точки зрения, да и далековато, семь остановок на троллейбусе добираться, а в другой, буквально в двух шагах от дома, что позволили до минимума сократить прогулки по суматошному, непредсказуемому городу.

Впрочем, она вовсе не была затворницей. Иногда подружка, со школьной скамьи еще, Фимка Шнеерзон приносила билеты в местный драмтеатр и на концерты заезжих эстрадных знаменитостей.

Для Ирины Сергеевны Фимка была главным связующим звеном с «большим» миром. Взбалмошная, с буйной копной упругих негритянских кудрей, подруга врывалась к ней в любое время дня и ночи, с порога вываливала груду новостей. Фимка трижды была замужем официально, еще столько же раз – неофициально. Увлеченная теперь идеей эмиграции, она разрывалась в своих симпатиях между Израилем и США, но все что-то не уезжала, тянула.

Несколько лет назад она, попав под влияние Фимки, даже окунулась в политику, что выразилось в расклеивании поздним вечером на столбах предвыборных плакатиков «Явлинский – наш президент», но население выбрало тогда на второй срок Ельцина, к политике подруги остыли, и Ирина Сергеевна опять погрузилась в умиротворенную тишину квартиры, а Фимка принялась еще яростнее разоблачать в статьях коррупцию в сферах неугодной ей власти. Сейчас она долбила напористо областное Управление здравоохранения, где что-то намутили с лекарствами для льготных категорий больных, и натравливала на них прокуратуру.

Ирина Сергеевна свято верила, что рано или поздно демократические преобразования расставят все по своим местам и обеспечат достойный уровень жизни не только узколобым уголовникам и этому быдлу – «новым русским», но и таким, как она – интеллигентным, порядочным во всех отношениях гражданам.

Тем обескураживающее были для нее перемены, наступившие с возрастом в характере и мировоззрении Славика.

После окончания школы сын отказался наотрез поступать в пединститут или в медицинский. Подал документы в юридический. Конкурс там доходил до восьми человек на место, «резали» на экзаменах даже медалистов, и, что вполне естественно, сын провалился. После чего заявил, что весною пойдет служить в армию.

Восемнадцать лет ему исполнилось в декабре, в канун католического Рождества. Ирина Сергеевна накрыла скромный, но со вкусом сервированный стол. Пригласила закадычную подружку Фимку, знавшую Славика с пеленок. Сын привел двух приятелей – огромных, как те ломовые извозчики, парней, молчаливо-угрюмых, с такими же бугристыми, как у именинника, способными дробить кирпичи кулачищами. Однако парни вели себя за столом на удивление скромно, отказались от спиртного – легкого сухого вина, и, не умея управляться с ножом, запихивали вилкой в рот большущие куски отбивной, жевали молча, сосредоточенно.