Джулия Тот - Плохой хороший день (сборник)

Не подрезай мне крылья: я хочу летать…,
и, пусть о глупостях – по – твоему – мечтать…
Летать – не значит улететь, предав..
Полёт – ведь лишь свобода глупости свершать
и радостно от счастья уставать…
Не подрезай мне крылья: их ведь не вернуть.., —
как не вернуть потом того, что между нами было:
пойми, тебе я стану не нужна —
летать не смеющая,
в чувстве спящая, которое остыло…

На проводах – на бесконечном нотном стане,
в час предвечерия, на фоне синих гор
уселся голубь и воркует новости —
всему и всем, что видимо вокруг..
Ему и невдомек, что языка его не понимает
ни самолет, что, словно падая, парит,
след бело-облачный роняя,
ни – кипарисы, что стремятся вверх,
ни – я, кто приютившись в уголке балкона,
боюсь и чашечку от блюдца приподнять —
спугнуть о дне мирском воркующую птицу,
и – новостей секретных не узнать…

Опять, от мира спрятаться пытаясь,
Свою ракушку с грохотом захлопнув, пропаду..
От лицемерия и от любви, что лжива,
В гостиницу убогую уйду:
Там незнакомы все и вежливо – поддельны,
Меняя лица-маски каждый день,
Не вынуждают ни вымучивать улыбку,
Ни принимать за человека тень..
Мы здесь безлики и меняемся местами,
Всего на день-на два мы делим кров,
Не спрашивая прошлого уроки,
Не осуждая, не роняя слез
О жизнях непонятно – неизвестных,
Чужих и чуждых… лишь подняв вина бокал,
Быть может улыбнемся мы друг другу,
И вечеру, что нас сюда позвал, —
От мира убежать заставив,
Ракушки с грохотом захлопнуть и пропасть
В гостиницах – похожестью убогих,
Спасая от ненужных, лживо – милых фраз…

В гостинице, пустой гостями…
Одиночество… море… балкон…
Ниоткуда – ни голоса тихого,
Лишь прибоя – то – грохот, то – стон..
Словно в открытой бездне
Черным пугающих волн
На потерявшейся крошечной лодке
Жизнью калечит шторм…
Кажется, в этом мире нет никого:
Только море и я,
И незачем возвращаться…
И некуда – не видна
Земля, что спасти могла бы —
Лишь острые зубы скал
В хищном своем ожидании
Всех тех, кто от жизни устал…
И страшно, что не вернуться
В одиночество, на балкон,
Когда гальки четки от ног бегущих,
Да чей-то болтовни веселый звон
Вернут меня в мое сегодня,
Напомнят полюбить его
Таким как есть: пусть – одиноким,
Но, тихо шепчущим: «твое»…

Порой бывают сорняки отчаянно красивы,
Нежны цветами белыми, обманчивы листвой,
Шуршащей искренне и тихо,
Покачиваясь беззащитно, умоляют взять с собой..
Вы, пожалев их, принесете в дом уютный,
Уже любя, – поселите под теплый солнца луч,
Забыв, что красота и беззащитность их —
Возможно, – лживы, и что —
Не стоит доверять им сразу вашей жизни суть..
На завтрак принимая искры
Воды, заботы и добра,
Вам нежно улыбаясь лепестково – белым,
Они, все то же будут думать «про себя»:
«Нас превратить в ромашки не позволим,
Не зря на свет мы появились все в цветах», —
И счастливо в дары наивность вашу принимая,
Шипы колючие лениво-медленно
Из листьев создавая,
Их будут тихо – незаметно выпускать..
Вы будете любить сорняк несчастный,
Не замечая, что в его листве
Уже живут, шипами разрастаясь —
Те ложь и злость, что скрыты были в красоте,
Пока однажды, гладя томное растение,
Увидев иглы острые в склоненных
Тихой скромностью цветах,
Разочарованны очередным обманом,
Подумаете : «Снова – крах,
За что?! Ведь так любили вы
Обманщика, колючего душею,
Надеялись так изменить его,
Поверить в то, что нежность лепестков —
Правдива, и пытались сделать лучше —
Любовью и заботой», но……:
Всегда судьбою наказуем тот, кто лжет себе,
Кто сорняки любя, цветов не замечает:
С ветрами времени себя теряет,
Поддавшись новолживой красоте…

Черной шторой, увешанной звездами,
Застрявшей на старом, сломанном карнизе,
Ночь, отгораживала, воровала прошлое, —
Ей так хотелось, чтобы о былом мы позабыли…
Но, глупые, удачи мы не понимали,
И каждый день пытались заглянуть за полотно,
Истертое руками подобных нам: всех тех,
Кто прошлое хотел вернуть свое,
Или, – не в силах умертвить плохое, —
Пытался, починив карниз,
Еще раз миру показать,
немного штору отодвинув, —
То, почему не смог счастливым быть…
А ночь была неумолима, на отдых уходя,
Нам оставляла новый день,
И в нем – возможно – счастье,
Утрату черной шторы, прошлого себя…
Но, глупые, удачи снова мы не понимая,
Все продолжаем жить от ночи к ночи,
Прошлое коря, иль – восхваляя,
За свое сегодня, за то, что наше,
Или будет – все, чем живем
В обычном мире и в обычном свете дня…

Ей так всегда хотелось не того, что было,
Вернее же – того, чего не будет никогда:
то – синих глаз,
в ресниц жемужно-черном обрамлении,
то – голоса, звенящего сопрано,
то – о любви нежнейшим шепотом
немного лживым – фраз..
Она слыла особой странной в любой стране,
обычаях любых, —
лишь потому, что в дождь хотела – зноя,
в застывшем знойном мареве – воды…
На море глядя каждый день,
она вздыхала о городе —
неоном и серенами больном,
в него вернувшись, плакала по морю:
во сне качалась на волнах и слышала прибой…
Ей так всегда отчаянно хотелось того,
что не свершится никогда,
что на терпимые холсты переносила
иную жизнь, в которой и она,
и город, и прибой – такие,
какими виделись,
и дождь, в котором – босиком,
по лужам, просто так, —
сменяет птиц в горящем зноем
воздухе полет уставший,
и слезы в темно – синих,
в ресниц жемчужно – черном обрамлении, —
глазах.
Она смотрела на картины жизни —
той, где возможно все, что создала сама,
слезинкой грусти из зеленых глаз обида
скатилась по щеке так,
словно странной не была она —
была такой как все, кто бытием своим несчастны,
мечтают о другом, и не любя, что есть сейчас,
однажды, все же, – о реальном вспоминают,
и возвращаются, мечты оставив, чтобы на заказ
писать картины, сказки, притчи,
и не обманывать себя: творить, —
работой называя,
и жить – как есть, себя любя…
Ей больше не хотелось поменять местами
жизнь на картинах – на реальность, и, —
наоборот,
и мастерская снова стала мастерской —
не больше,
и счастливо картинам подмигнув,
захлопнув дверь, она – как все —
после работы, – уставшая, отправилась домой,
вернув себе обычного уюта радость,
зеленых глаз сияние вернув…