Джулия Тот - Плохой хороший день (сборник)

Тётка Неудача, в старом рваном платье,
постучалась в дверь мою тихонько,
поскреблась несчастно у порога:
мол, дозволь остаться ненадолго..
Пожалела я убогую старуху,
чаем с мёдом отогреть
чью душу так хотела,
позабыв, что нет людей на свете,
жизнь которых, скудная судьбою,
зависитью душимая, она бы пощадила..
А забывчивость подобная опасна:
растеплев от чая, мёдом не побрезгов,
Неудача мне шептала, что напрасно
я чужим, жалея, открываю двери,
что неправда, что добро добром воздастся,
что наивностью своей глупа я,
и глаза её уствшие блестели —
то ли радостью, что мир таков,
ни то – слезой негодования…
Не узнала тётка Неудача —
старости покорна и она —
ни меня, ни дом,
в который столько раз стучалась,
разрушала,
ела мёд в котором, чай пила..
Улыбнулась я от меда захмелевшей гостье,
оскудевшей памяти её,
да и предложила ей остаться,
позабыть и назначение своё..
Тётка Неудача, растирая по морщинам слезы
и стараясь счастье скрыть,
что впервые в жизни испытала,
прошептала: «Я теперь могу Удачей быть»..
А под утро – милая старушка
в узелок подарки собрала,
улыбнулась на прощание:
«Я теперь —Удача,
люди ждут меня повсюду»,
и, тихонько дверь мою закрыв, —
ушла…

Всё… – лето кончилось:
не выйти на балкон,
не погрустить с закатом,
не поныть о дне прошедшем,
что в прошлого бездонное ничто, —
проваливается, усыпляя нежно,
но, – навсегда… всё, что случилось,
и – что подумалось, а, может быть —
забылось…
о чём мечталось,
плакалось,
смеялось, – всё то,
что днём умершим жизнью называлось…

Напишу три строчки о любви:
большего о ней не знаю…
строчек пять – о жизни да молве,
той, что кружевами лжи причудливой, годами
жить «как все» не позволяла мне…
Строчек восемь подарю мечтам —
тем, что исполняться не желая,
оставляли сладкий вкус надежды, —
пусть – всего на час, —
но – потерянное – верой заменяя…
Строчек десять, по одной, раздам друзьям,
пожелаю дней иных и просто счастья…
остальное…
остальное ветру я отдам:
видит больше он
и сложит в строки будущее —
без дождливых грустью слез ненастья…

Боль…
Её нам не потрогать,
и не прогнать, как бывшую жену, —
она – всего лишь – есть,
и – просто – мучит,
то – заставляя ненавидеть жизнь,
то – уронив слезу
отчаяния —
что не стихнет, не оставит,
не пропадет
в неведомой нам пустоте,
не оставляя след..
Боль – просто – есть,
её нам не потрогать..
И не забыть её…
И не простить…

Как ненавижу вас, порой, мои причуды —
уж слишком часто правили судьбой моей,
и, делая ее такой паскудной,
не оставляли и к побегу маленьких щелей,
через которые цветком, травинкой, светом —
я выбраться могла бы из тюрьмы,
той, что создав однажды вы, мои причуды,
всё больше укрепляли чувствами —
подобием стены:
ненастоящими, ненужными, пустыми…,
но, – по привычке глупой ошибаться —
непостижимо – ставшими родными…
Как ненавижу вас, мои причуды!
За что? – сама не знаю,
ведь ошибки принято любить,
любя – скрывать, оберегая,
но, почему-то хочется не завтра,
а – сегодня… сейчас —
мне вас кому-то просто подарить…

Белое – облаком,
Желтое – солнцем,
Вместе – ромашкой
Раскрасят мой день..
Синее – морем, тоскующим глянцем,
Небом, что краской сливается с ним…
Но, не взлюбив моей жизни картины,
Ветер смешал всё и пылью покрыв,
Серыми тучами, солцем размытым,
Вместе – туманом мой день задушил..
Радость размазал противно-ненужным,
Пурпурность гор серо-черным накрыл,
Только не знал он, что кисточкой мягкой
Заново я нарисую свой мир:
Где белое – облаком,
Желтое – солнцем,
А вместе – ромашкой раскрасят его,
И море, и небо – что синим ликуют,
Подарят и скалам мечты глубину…

Мне приснился очень странный сон:
про жизнь, в которой не было обид и слез,
в которой счастьем мармеладным небосвод
светился,
плакал сахаром из грез…
Но – телефон земной столь беспощаден
в руках того, бессоницей кто мучим до утра —
в секунду поглотив всю сладость счастья,
вернул сюда —
где – утро, где – зима…
без снега, серостью унылая дождливой,
где телефон – без смысла, без конца —
рассказывает обо всем – таком постылом —
без мармелада, сахара… и
волшебства из сна…

Жизнь, – словно или – снова – насмехаясь,
взяв в руки-крылья ножницы,
движением привычным,
два раза щелкнув ими,
уронила целый год мой —
куда-то в неизвестность,
прошлое, тупую бесконечность…
Не попросить у жизни год потерянный вернуть,
не вымолить его приклеить
туда,
где быть он должен —
и не объяснить, как нужен он,
как важен,
что не может быть потерян:
не сжалится столь опытный портной
над одеялом нашим разноцветным лоскутнЫм,
да и над будней серой лентой тоже, —
не важен жизни год наш, да и два, и пять —
на мелочи подобные —
веками правящим – ведь отвлекаться —
сколь уныло, столь же и – негоже…

Не надо, друг мой, не грусти, не плачь,
что жизнь нелепо, мол, сложилась:
в судьбе чьей не было разлук
после любви, подобной сказочному бреду,
болезни иль вулкана лаве,
что, остывая, оставляла только камни… —
холодные – без памяти, без слёз…
не надо, друг мой, не грусти:
кто знает? – быть может,
камни лучше, чем обманы грёз…

Семь тридцать…
Просыпается Верона..
На Piazza dei Signori тишина…
Лишь гул шагов зевающих прохожих,
и бой часов на Torre dei Lamberti
слышны, напоминая, что сегодня я
покину город маленькой Джульетты,
с гостиницы балкона
на прощанье Данте подмигнув…
вчера была Arena di Verona,
сегодня лишь – дорога до Анконы,
паром и волны моря меня ждут…
я, по карманам разложив воспоминания,
со вздохом сожаления верну портье ключи,
и увезу с собой растаявшие утром
ночных веронских музыкантов песни,
старинных танцев тени, – их Верону,
которую так счастливо-обычно,
так просто – подарили мне.

Потери тех, кого не долюбили
иначе жить научат и прощать:
и боль, что – невзначай,
и страх, что – детством, —
заменят памяти картинки —
дней, что – радостью,
любимых лиц, и лишь печаль
останется, но – без обид и боли,
лишь – память,
улыбаясь вместе прожитым, судьбой..
не правда, что не долюбили:
тот, не фальшивит кто словами —
любит больше,
тем, кто любимы позволяя быть собой…