Анатолий Санжаровский - Подкарпатская Русь (сборник)

– верховинские крали!..

– Мы – вместе?.. – сломленно прошептала Маричка и повинно повела вокруг очами.

– Увы и ах, подтвердил товарищ монах. Именно вместе!

– Проворно снимая с себя плащ и развешивая его на широко раскинутых руках над Маричкой, наливающимся твёрдостью голосом пробасил Богдан. – Венерами Милосскими не бросаются. Отнесли заявку, союзом потопаем и под расписку. Сказал а, говори и бэ!

«Пока не поздно, не остановиться ли нам на а ? – путано подумала она. – Куда вело, туда и брело… Как же меж двух огней?..»

Вслух же выговаривала уныло, окусывалась:

– Если сейчас ты так… А… Я про свадьбу… Не спешишь… А ну случись… Отбежишь от слова от своего… Кинешься летать со стройки на стройку… А я кукуй одна?

Богдан оторопело смотрел на неё и в первую минуту не знал, что и сказать.

– Ин-те-ре-е-есненько – наконец прорвало его. – Если я кукуй один – пожалуйста?

– Это ж когда ты успел накуковаться без меня?

– А ты ничего и не помнишь? Уже при мне ты сколько раз отъезжала? То в Иршаву? То в Ужгород? То в Киев? То в саму Москву? Не помнишь? Заколебали эти совещания-мутатания! Как же! Без передовички из Чистого Истока Москва не может заснуть! Кому нужна эта бесконечная делёжка опытом? Девчата у тебя в звене что поют? Маричка вечно в разъездах-путешествиях по стране! А мы за неё паши. А урожайка раскладывается на всех! Открыто говорят: она прохлаждается, а мы за неё знай паши! Она только не забывает грести денежки да почёт! Ты-то на себя глянь… Это ты у нас будешь больше блистательно отсутствовать! А вовсе не я!

Маричка повинно молчала.

Богдана это подстегнуло, и он уже твёрже вёл свою линию:

– Так что, подружа, не в ту степь ты сворачиваешь. Прежде чем сказать слово, я крепенько взвешу. Знай, моё слово не с ветра упало. Сказал – связал. Ещё раз повторю: дальше компрессорной не упорхаю. А до компрессорной буду гнать домой переводы.

– В деньгах вся жизнь? Пойдут… когда-нибудь дети… Что, я им с карточки стану папаньку показывать? Ты ж незаменимый на своём газе! И не превратятся ли твои переводы в чумные алименты?

Богдан жертвенно закатил глаза. Надоело! Ну что молотить одну и ту же копну? Одну и ту же?

Демонёнок поджигает бросить обидную колкость, но Богдан сдерживается. Возражает прощающе, уступчиво:

– Ты не своё, Марика, поёшь… Всё это я уже слышал от твоей мамушки. Слово в слово слышал. Так что не обессудь. Повоспитывала и доволе на первый раз. Разумное принимаю к исполнению…

И, в досаде саданув кулачиной в ладонищу, гордовато выкрикивает:

– Да! Забыл главное!.. Мои присады пошли в серию! Сообщили мне… Больше не будут гибнуть орлы. И аисты!.. А то б дожили, некому стало носить детей…

– Тебя всё на смех заносит…

– А чего горюниться? Переедем вот сюда с музыкой, – потыкал в кресты вокруг, – тогда и нагорюемся. А пока нам пора домой. Прочь от этой сыри… В тепло!

Как сквозь мглу неуверенно, выплаканно спросила Маричка:

– К-куда-а?..

– До-мой, – по слогам повторил Богдан. – У нас с тобой дом один.

А закрутил всё коварный господин Случай в командировке.

От одного толстого московского журнала я приезжал осенью 1980 года в карпатское село Белки за очерком о знатной звеньевой кукурузоводческого звена.

Материал я собрал дня за два и уже был на автобусной остановке, чтоб вернуться в Ужгород, а там и в Москву.

На автобусной остановке я невольно подслушал страшную историю семьи Н., и автобус без меня упылил в Ужгород.

А я ринулся к братьям Н.

Они всего-то три месяца как вернулись из Канады.

Пожилые братья рассказали мне грустную историю про то, как недавно ездили в Канаду на встречу с отцом, которого не видели полвека. Рассказали про его жизнь, про то, что сами видели там.

Одному рассказчику было с год, второй жил у матери под сердцем, когда отец уехал за океан заработать на землю да на хату. Уехал и пропал. Вот только отыскался…

Многие мужчины уходили отсюда в прежние времена на заработки в Штаты, в Канаду, в Бразилию (в Бразилику, как тут её называют), в Аргентину.

Многие уходили, да не все возвращались.

Застарелая карпатская открытая рана.

Я объехал в округе всех, кто побывал там, за океаном.

Иван Иванович Жупанин.

Пётр Иванович Жупанин.

Анна Петровна Бабинец.

Дмитрий Павлович Кармазин.

Фёдор Юрьевич Ильницкий.

Юрий Васильевич Кепич…

Русин у себя дома, на Верховине, и за границей, в США, в Канаде, – нетронутая тема в современной русской отечественной литературе.

Почему бы мне не тронуть?

«Русиния» (первоначально роман назывался «Верховина, или Путь из-за океана» и был в «ранге» повести) поглотила меня. Писал я её почти круглыми сутками, как в угаре. Начал во вторник 24 июня 1980 года. А уже в пятницу 31 октября того же года повесть была вчерне готова. Потом «белил» до четверга 25 июня 1981 года. Один год и один день вырезала у меня «Верховина».

Тут надо сказать искренние слова благодарности моим большим, добрым помощникам. Это прежде всего киевский учёный, профессор института искусствоведения, фольклора и этнографии Академии наук Украины Алексей Иванович Дей и талантливый московский критик Леонид Павлович Бараев.

На год я запер рукопись в стол. Для выдержки. Потом прочитал, поправил и 11 декабря 1982 года отправил на верховный суд Ф. Ф. Кузнецову, первому секретарю правления Московской писательской организации СП РСФСР.

Кузнецов направил рукопись руководителю секции критики В. И. Гусеву. Тюбетеечно я знал Гусева по Воронежу. В молодости я работал в щучинской, потом в лискинской районных газетах, засылал свои «бессмертинки» и в Воронеж, в «Молодой коммунар», где Гусев работал. Мы встречались только на газетной полосе. А теперь вот через четверть века встретимся нос к носу? В натуре?

Я позвонил ему, и мы уговорились о встрече.

Он спустился к проходной Союза писателей. Встретил выкинутой вперёд рукой с оттопыренным большим пальцем:

– Вот такую вещь написал! Квалифицированно! Сочувствующую рецензию гарантирую. Этой темой интересуется в «Совписе» Немченко. Неси к нему. Пусть передаст мне на рецензию.

Тут же звонит Немченке. Тот в творческом загуле.

Приходит день, и я тащу повесть в «Совпис». В издательство «Советский писатель».

Редакцию русской советской прозы вёл там Гарий Леонтьевич Немченко. Мы были с ним немного знакомы. Это он в журнале «Смена» напечатал в моём переводе с украинского рассказ Миколы Винграновского «Не смотри мне в спину».

При встрече я перепутал отчество Немченки. Обрадовал: