Анатолий Санжаровский - Подкарпатская Русь (сборник)

– Гарий Львович! Я Вам рукопись принёс!

Он искренне улыбнулся, отечески похлопал меня по плечу и наклонился к моему уху, чтоб не слыхали остальные в комнате, – коробочка была полна:

– Я и сам не прочь бы быть Львовичем. Но… Для начала я всё же Леонтьевич. В компании «Толстой и дети» и без меня тесно… Владимир Иванович приложил к Вашей рукописи рецензию?

– Пока без приложений.

– Тогда ему и пошлём на рецензию. К тому же Гусев член правления нашего издательства.

«Основной пафос, которым руководствуется автор, не вызывает никаких сомнений: А. Санжаровский ратует за верность родине, стремится показать трагедию и обречённость людей, порвавших с корнями. В «Верховине» есть изобразительные достоинства: автор хорошо владеет предметной деталью, ощущает характеры.

В столь серьёзном и трудном деле, которое взвалил на себя А. Санжаровский, облегчённые пути исключены. Иначе материал начинает работать в обратную сторону. Рукопись как минимум нуждается в доработке. Но готов повторить, что спасти её для печати было бы очень хорошо и полезно».

Мда-а… Ну что? Нормально? От таких рецензий пулю пускают в лоб? Тем более, когда нет денег ни на пистолет, ни на пулю. А взаймы могут и не дать.

Конечно, предела совершенствованию нет и каждый час, проведённый, казалось бы, над уже готовой рукописью, никогда напрасным не бывает. Я попытался взглянуть на свою повесть чужими холодными глазами.

Как бы со стороны.

Мне открылось такое, над чем я не мог не поработать ещё.

Я считаю, выстраданная книга – это как родившийся ребёнок. В нём ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Каким, скажем, роман слился, таким и живи.

Треть событий в повести происходит в Закарпатье. Раньше его называли Подкарпатской Русью. Хорошо бы дать прочитать повесть знающему Западную Украину, чтоб ничего «неправильного», случайного не проскочило в книгу.

И вот отзыв ответственного секретаря совета по украинской литературе Союза писателей СССР Виталия Григорьевича Крикуненко:

Значительное место в повести занимают канадские события. Кто бы и тут дал мне своё добро? Всё-таки не хочется, чтоб были в рукописи хоть мелкие накладки.

В то время в «Литературной газете» шёл цикл очерков Виталия Коротича о жизни выходцев с Украины в Канаде. Я с упоением читал эти захватывающие душу очерки и креп в желании написать ему. Виталий Алексеевич Коротич – крупный поэт, главный редактор журнала «Всесвiт», автор книги «О Канада!». Человек и без меня занят по горло.

И я всё же переломил себя. Отправил свою просьбу разрешить прислать ему «Верховину» на отзыв.

Виталий Алексеевич быстро ответил.

Пробежал июль, прожёг мимо и август…

Конечно, текучка сотворила своё болотное дело.

Засосала.

Я узнал, что на писательский пленум в Москву приехал Коротич. И я кинулся отыскать его по телефону.

Семь утра.

Звоню в «Москву». В гостиницу.

Ответили. Я:

– Виталий Алексеевич?

Густоватый со сна басок:

– Это который Коротич?

– Да.

– Он на седьмом этаже. Но не на седьмом небе. В двадцать девятом номере. И у него на конце семь тридцать пять. Вы понимаете, о каком я конце? Телефон тот же. Да конец семь тридцать пять.

Восемь двадцать пять утра. Снова набираю. Занято. Ничего, подождём. Нам спешить некуда.

Восемь двадцать шесть и пять. Свободно!

– Виталий Алексеевич, здравствуйте! Вас беспокоит, – и называю свою фамилию.

Отвечал он несколько виновато. Как мне показалось.

– Прочитали ли вы мой несчастный труд?

– Да, прочитал. Вещь очень стоящая. Но я никак не могу усадить себя за развёрнутую рецензию. Некогда… Я напишу частным письмом. Говорить есть о чём и ко времени, ой как ко времени! Вы уж ради Бога извините меня!

– Да нет! – не уступаю я в вежливости. – Это вы меня извините за надоедливость. Когда вы сможете написать?

– Сейчас у нас конец сентября… В октябре… В начале октября. А «Верховина» сработана похвально! Удач вам новых!

– Спасибко вам! И всего вам самого доброго!

Дела наши не так уж и плохяк. Как сказала бы одна моя героиня Таня Саницкая: «Не тухленько, господа! Не тухленько!! Именно-с!!!»

Подхожу к окну. Две груши под окном совсем листом ярко-жёлтые, верх даже уже причернел. Туман.

В тумане соседняя высотка совсем как привидение.

Вскоре пришло письмо от Виталия Алексеевича.

Не вскрывая конверта, я пожалел. Да, не надо бы частного письма… Он же прекрасно знает все эти издательские тупики, и частное письмо – это всё же не то, что рецензия по заказу самого издательства.

Но он будто читал мои мысли.

Забегая наперёд скажу, Виталий Алексеевич Коротич действительно оказал мне неоценимую помощь. Это уже при нём, главном редакторе «Огонька», в «Библиотеке «Огонька» появились в моём переводе впервые на русском языке пятнадцать рассказов талантливого украинского сатирика Василя Чечвянского, репрессированного и расстрелянного в тридцать седьмом. Позже Василь Чечвянский был реабилитирован.

Без поддержки Виталия Алексеевича не видать мне «Библиотеки «Огонька» как своего затылка.

Стоит к месту добавить. Со временем я перевёл на русский основную часть иронической прозы В. Чечвянского, этого украинского Зощенко, и на свои средства издал в Москве однотомник его сочинений в своём переводе. Эту книгу я выпустил в 2013 году. К 125‑летию со дня рождения В. Чечвянского.

Тут не обойтись без отступления.

Нельзя не привести строки из книги Натальи Шубенко «Неизвестный Харьков»:

«К середине 30‑х романы Ильфа и Петрова были переведены на множество языков – редкий случай популярности при жизни. Среди них есть и столь экзотические, как румынский, хорватский, македонский и даже хинди. Отсутствовал, как ни парадоксально, перевод… на украинский. Пытаясь решить эту проблему, Ильф и Петров в 1936 г. вновь приезжают в Харьков на встречу с писателем Василем Чечвянским. Увы, работе не суждено было осуществиться: через несколько месяцев украинского писателя арестовали и расстреляли как «врага народа». Впрочем, и сам Ильф держал наготове сумку с двумя сменами белья.

Лет пять назад в интернете не было даже упоминания о Чечвянском. Очерк о нём и его фотографию я отправил в киевский биографический банк данных «Личности». Тогда и появились в интернете первый материал о Чечвянском, снимок с автографом, что я посылал. К слову, позже из шести картинок о Чечвянском пять появились при моём старательстве.