Юлия Лешко - Ангел в темноте

В городе – осень, но уличные кафе еще долго, не меньше месяца будут стоять на улицах, радуя глаз яркими зонтиками над пластиковыми столами. Вот и хорошо. Ну, присели за столик под зонтиком двое. Сидят, пьют кофе, разговаривают у всех на виду. Телезвезда и ее молодой коллега, будущий журналист. Разве им не о чем поговорить?

Им было о чем поговорить. Они уже обсудили последний эфир, Еленину прическу и выходку Бориса, прогулянные им же три пары. Какие именно пары прогулял Борька, обсуждать не стали, и слава Богу… Зато в подробностях проанализировали реальный шанс потерять стипендию и личные качества старосты группы Вити Мокрицына («Хуже всего, когда человек похож на свою фамилию! – категорично высказался Борька. – А этот – прямо иллюстрация в толковом словаре»). Елена вспомнила, что в их времена старосту группы выбирали, а не назначали сверху, и что у них был хороший староста, понимающий. Он сейчас в Германии живет. Женился там, бизнес у него какой-то мелкий…

Да, в наше время… У них оно другое.

Лена посмотрела на Бориса с улыбкой и спросила:

– Сколько тебе лет, Борис?

Он укоризненно покачал головой:

– Вопрос о возрасте считаю риторическим, а потому на него не отвечаю. Ни-ко-му! И не задаю, кстати, тоже.

Елена сказала, немного испытующе глядя на парня:

– Мне двадцать восемь.

На подвижном, изменчивом лице Бориса мелькнуло («Да-да, милый!» – подумала, заметив это, Лена) удивление, но он быстро нашелся:

– Я сразу подумал, что мы ровесники!

Лена даже рассмеялась:

– Борька, врешь!

Борис, с видом бывалого, умудренного долгой жизнью человека изрек:

– В армии, особенно в десанте, где я имел честь служить, год за два идет, а иногда – за три.

– Ты отслужил в армии? Что, не поступил в первый раз? – предположила Лена.

Борис отрицательно покачал головой:

– И не пытался. Ну, какой журналист в семнадцать лет? Жизни не знает, общаться тоже, в общем, не умеет. Нет уж, я сначала школу жизни немножко прошел, а потом – в университет.

Неожиданно для Лены он наклонился и поцеловал ее руку, лежащую на столе. Женщина вздрогнула: нежное прикосновение было совсем легким, но если бы ее сейчас заставили встать и уйти, она не смогла бы сделать и шага на своих, наверное, отнявшихся ногах. А Борис, то ли в самом деле не заметив ее волнения, то ли так замечательно владея собой, продолжил как ни в чем не бывало:

– Я после второго курса на заочное переведусь – пойду работать. Может, к вам на ТВ возьмут, в спортивную редакцию, но скорее всего на радио – меня уже сегодня там ждут с руками и ногами…

«Да, у тебя красивый голос», – подумала Елена, а вслух сказала, чтобы скрыть никак не проходящее волнение:

– А почему именно спорт, Борис?

Он откинулся на спинку красного пластикового стула, сцепил замком на затылке поднятые руки и процитировал известные и Елене слова:

– «Две самые важные вещи на свете – вершить великие дела и писать о них»! В общем, когда понял, что олимпийским чемпионом ни по плаванию, ни по боксу я, скорее всего, не буду, а без спорта жить не смогу, выбрал спортивную журналистику. Я люблю спорт – это мужское дело.

Лена посмотрела немного укоризненно:

– А как же женщины-спортсменки?

– А они мечтали родиться мальчиками! Не вышло, ну, не повезло – пошли в спорт самоутверждаться. И все-таки, согласись: брать высоту, ставить цель, преодолевать себя, выигрывать – это все по-мужски!

Камээс по художественной гимнастике, искоса испытующе глянув на него, спросила:

– А проигрывать?

Подняв на нее свои светлые очи, Борис неожиданно серьезно ответил:

– И особенно – проигрывать. Держать удар.

– А ты умеешь? – грусть нахлынула на Елену так внезапно… Пусть бы он ничего не заметил!

А он и не заметил:

– Думаю, что умею.

Потом повторил, с другим ударением:

– Или думаю, что умею!

Пока загрустившая Елена обдумывала его слова, Борис смотрел на нее долго-долго. Так и не поняв до конца, о чем он думает, Лена отвела взгляд первой.

Они оказались возле ее дома так быстро, что Лена рассмеялась:

– Ты, наверное, техосмотр по блату проходишь, да? У тебя же мотор от «мерседеса».

– А вот и родной мотор у моего «зайчика»! Не веришь?

Сидеть в «запорожце» было не очень комфортно, а уходить не хотелось.

Лена уже давно перестала клясть себя за легкомыслие. Несколько раз она ловила себя на том, что, пробудь Алексей с ними вместе весь вечер, разве что поцелуй, обжегший ее руку, мог вызвать его законное возмущение. Да и то это было, в сущности, так целомудренно, так по-рыцарски…

Расставаться не хотелось. Лена посмотрела на свои темные окна: нет, чудес не бывает – он не вернулся.

«Девичья гордость» все-таки заставила ее выговорить приличествующую обстановке фразу:

– Спасибо, Борька, все было очень хорошо. Погуляла с тобой, как девчонка, даже помолодела немножко…

И открыла дверцу… Но Борис сделал какое-то мягкое неуловимое движение, и она сама не поняла, что… ну да, что она, взрослая двадцативосьмилетняя женщина, по-прежнему сидит в нелепой желтой, светящейся в темноте машинке напротив собственного подъезда; дверца этого кабриолета открыта для всеобщего, несмотря на сумерки, панорамного обозрения, и целуется с мальчиком, который младше ее черт знает на сколько лет; она даже обняла его для удобства за шею… И самое ужасное – не чувствует при этом ничего, кроме головокружительного восторга!

…Все-таки удалось. Удалось вырваться из его пленительных объятий.

А вот уйти сразу – не получилось.

Она стояла и не знала – а что сказать теперь? Борис стоял рядом, склонив голову на плечо, улыбался и смотрел на нее с явным обожанием. Самое время для фразы: «Я, в некотором роде, замужем…» Вот именно, в некотором роде. Надолго ли?

Лена улыбнулась своим мыслям:

– Нахальный ты мальчишка, Борис. Уходи! – и повернулась было, чтобы уйти. И тут же услышала, как он захлопнул обе дверцы. Любопытство взяло верх: «Вот так, сразу послушался и ушел?» А он и не думал уходить, боле того – уже стоял рядом, все с той же выжидательной, притворно-покорной улыбкой и приплясывающими чертиками в потемневших по случаю сумерек глазах.

Елена полюбовалась на медленно проступающие на небе крупные осенние звезды, потом с едва заметным вызовом спросила:

– Сейчас попросишь чаю?

Борис без всякого напора, даже робко ответил:

– Да я бы и съел чего-нибудь…

Лену эта робость успокоила. Она повернулась и пошла в подъезд. Борис, бесшумной индейской походкой, – за ней.

В прихожей, не зажигая света, Лена закрыла дверь, стоя спиной к Борису. И только потянулась к выключателю, как он очень нежно, совсем не порывисто, обнял ее сзади за плечи. Лена не сделала попытку освободиться, но и не повернулась к Борису. Тогда он положил ей на плечо свою кудлатую голову, как жеребенок, и также мягко, как жеребенок, коснулся губами ее длинной, прямо созданной для поцелуев шеи…