Сергей Горбачев - Выйти замуж за Микки Мауса

– Кстати, а чего вы задник ещё не натянули? – спросил он.

– Тут такое дело… – замялся Сергеев. – Типография слегка напортачила с макетом, переделывают сейчас.

– Три дня осталось, успеете?

– В воскресенье задник будет висеть как миленький, даже не переживайте! – заверил директор парка. – В три часа у нас здесь всё начнётся. Вы же будете?

– Конечно, – удивился вопросу Александр Васильевич, – а чего я по твоему приехал, Антон Юрьевич? Здесь все будут: и мэр, и губернатор, и полпред даже. Ты уж, не подведи, Антон Юрьевич, – попросил он.

– Во как! – крякнул Сергеев. – Все флаги в гости будут к нам?

– Ну да, все флаги… – кивнул Александр Васильевич. Про себя он, правда, проговорил другой, более народный перифраз этой строчки Пушкина.

В кармане завибрировал телефон. Он достал его, звонила бывшая жена, мать Златы. Это случалось довольно редко, поэтому сразу накатила тревога.

– Да, Лида, привет, – ответил он.

– Здравствуй, Саша, тебе удобно говорить? – спросила она.

– Да, Лид, могу говорить, на объекте сейчас, но могу. Как дела у вас, всё в порядке?

– Не совсем, Саша, потому и звоню… Со Златой что-то происходит. В пятницу, как пришла поздно сама не своя, так уже пятый день из комнаты не выходит.

– В пятницу? – удивился отец. – Мы же обедали днём вместе, расстались так хорошо.

– Я знаю, она мне звонила после этого. А вечером вернулась, говорю, сама не своя. Заперлась и гитару терзает без остановки. Раз в день поест, наушники натянет, гитару подключит и снова струны рвёт… На телефон не отвечает… Миша тут приезжал, мальчишки её заходили, пять минут постоит с ними на лестничной клетке и снова запирается… Мне ничего не рассказывает, но я краем уха слышала, что они Сурб-Хач от кого-то спасать собираются. Я даже с Мишей потом говорила, но он успокоил, сказал, что я все не так поняла, что концерт у них в воскресенье грандиозный… Думала, может волнуется Злата или готовится так… Но нет, там что-то другое. Попыталась разговорить её, а она вдруг спрашивает невпопад: «Наш папа добрый человек?». Я опешила, конечно, говорю, папа столько всего для тебя сделал. А она мне: «Добрый человек не тот, кто делает добро, а тот, кто не делает зла». И снова молчит… Я боюсь, Саша. Ты сможешь приехать сегодня?

– Да, конечно, после работы сразу приеду.

– Спасибо, Саша, приезжай, пожалуйста.

Сергеев не мог не заметить перемену настроения Александра Васильевича после разговора по телефону:

– Случилось что-то? Неприятности?

– Всё нормально, – нахмурился Александр Васильевич. Не любил он никого посвящать в свои личные дела.

Понятливый директор парка что-то ещё показывал и рассказывал, он по инерции шёл за ним следом, а из головы не выходила Злата: «Что произошло?!». Вспомнил полпреда вдруг: его предложение назвать музей именем дяди Рубика. Ему тогда ещё понравилось это. « Предложу ей сегодня!» — улыбнулся про себя: никогда так раньше не называл – дядя Рубик – хоть и знал по работе Рубена Эдуардовича много лет. Но сползла улыбка по стенкам сознания, будто имя это консервным ножом вскрыло нечто.

…Он ведь мне дочь купить предложил… самым дорогим для неё сейчас торгануть – именем. Самым дорогим, бери, не жалко… Как я для церкви или общины… Что нужно? Бери, не жалко, только молчи!

…Всё наше к нам возвращается. Только наше и возвращается… Как я могу предлагать ей такое?!

…Вот она как, оказывается, придумала: Сурб-Хач спасать на концерте… А слабо тебе покупать родную дочь?!

Остановился, невидяще глядя вокруг себя, на полуслове прервал Сергеева:

– Извини, Антон Юрьевич. Пора.

Молча сунул, прощаясь, руку. Развернулся и пошёл в гору. Ничего не замечая вокруг. И только Сергеев внимательно смотрел вслед, пока не скрылся он из виду.

Ниже. Ещё ниже. Быстрей. По верхам… Быстрей! – пальцы не успевали метаться за мыслью, как и звук уже давно потерял узнаваемый строй и летал где-то по контуру знакомых мелодий, ритмов, её песен. – Кто я?!

Удар. Двойной. Сильней! Глушим левой. Перкуссия, струны. К чёрту призвуки, глушим! На нет. – Кто мы?!

Удар – Как?!

Двойной – Я!!

Подцеп – Могу?

Подцеп – Судить?!

Двойной – Его!!

Бас-гитара надрывалась вслед за ней, уже где-то за гранью своих электро-акустических возможностей – Как Я Могу Судить Его?! – и эти струны не лопались, гриф не трескался, а корпус не взрывался от возмущения, только потому, что не человеческое бессилие выходило через неё сейчас, а нечеловеческая сила рвалась и билась на волю: Не Могу! Не Могу!! Не Могу!!!

– Отец, прости!

– Что с рукой?

– Фигня… Гитара: увлеклась, что-то, берегов не увидела, – улыбнувшись, она махнула левой рукой с заклеенными пластырем подушечками пальцами. – Простишь?

– Уже. Не буду спрашивать, за что, – улыбнулся в ответ.

– Не надо, всё равно не скажу.

– Тогда и ты меня прости. Только не спрашивай, а то я скажу.

– Не надо. Я всё знаю.

– Всё?

– Больше, чем надо.

– Что делать будем?

– Да, как обычно: есть, любить и молиться.

– Хорошая философия.

– Это не философия, папа, это кино.

– Не видел.

– Кину ссылочку.

– Посмотрю.

– Я хочу тебе всё рассказать про День города. Мы будем петь и…

– Я понял.

– Мы не просто будем петь, мы…

– Я понял-понял.

– Ты зачем перебиваешь? Я хотела тебя предупредить, что…

– Спасибо.

– Ты не хочешь меня слушать?

– Я хочу, чтобы ты меня пригласила.

– Я тебя приглашаю, папчка.

Лабух( муз. сленг ) – уничижительно-ироническое прозвище музыканта, играющего в ресторане.

Аве́рс( лат.) – лицевая сторона монеты с изображением герба, противоположная номиналу монеты.

Абсолютник (музык. сленг) – музыкант с абсолютным слухом.

Карма (музык. сленг) – клавишная рабочая музыкальная станция «Korg Karma».

Ростов-папа( сленг ) – название Ростова в криминальных кругах Российской империи в начале 20-го века.

Кушери́ – непролазные кусты на казачьем диалекте.

Бирюк – одинокий волк.

Запорожская Сечь – столица днепровского казачества с XVI по XVIII вв., называемая «Запорожская» по месту её расположения в низовьях Днепра за труднопроходимыми порогами.