Сергей Горбачев - Андроид 2.0

Когда Лизка волнуется, она говорит быстро, но убедительно. Вообще, убедительно говорить – её профессия. А ещё у неё светлая голова и она вечно что-то придумывает. Хотя если присмотреться, то голова эта рыжая. Вот какой портрет вышел – светлая, убедительная, а когда волнуется, ещё и восхитительно рыжая придумщица. Даже жаль, что уже не его придумщица… Которая загрузила его с утра своей идеей «спасения рядового Райана».

Вернее, это у «рядового Райана», у Бена то бишь, было утро, у неё же – полночь, всё-таки восемь часов разницы во времени. И вот теперь весь день он думал над этим. Лизка правильно ухватила суть – нюх на рекламу у неё всегда был на высоте – тема годится для Америки. А если ещё и попсы добавить – если правда то, что Толмачёв о Дегтярске рассказывал, о президенте Никсоне, который якобы бабку Лёшки разыскивал, сбитого Пауэрса приплести как лыко в строку, – то тема Лёхи-Американца, пропавшего в Чечне, действительно зазвучит. И уродцам своим, что из редакции его выперли, он уж точно нос утрёт. И полководцев великих, что отряд погубили, прославит. Этакое решение всех проблем разом. И делов-то всего – уехать в Америку. Вот только солдатика своего ему там точно не найти…

– Лёш, ты только не сердись на меня, но я со своим боссом только что говорила на твою тему, – Лиза позвонила снова уже вечером.

Он ехал к Толмачёву в санаторий и как раз сворачивал с шоссе на Истру.

– Мистер Мэйли в восторге. Сразу затребовал у аналитического отдела всю информацию по Никсону довоенного периода. Я её тебе тоже постараюсь сбросить. Ещё он сказал, что если всё так, как я рассказала, то тема соберёт прессу американскую даже самотёком. А теперь самое главное… Если хотя бы косвенно подтвердится то, что Никсон в детстве был в СССР, босс готов тебе контракт предложить на сопровождение своим агентством, под процент от будущих гонораров. Я растерялась, а он уверяет, что гонорары гарантированы. В Америке, говорит, Elizabeth, большие деньги за информацию платят, а здесь эксклюзива вагон и маленькая тележка. Ну про вагон с тележкой это уже я добавила. Он на обоих побережьях со всеми медиабоссами на «ты», ну специфика бизнеса такая, и реально может свести тебя с кем угодно, с любым изданием или каналом. А рекомендации здесь, знаешь, какую важную роль играют… Лёшка, ты же меня не ругаешь? – вдруг спросила она, хотя он, обалдевший, не успел проронить ни слова. – Под этот контракт ты рабочую визу в Штаты быстро оформишь. Ну даже если не захочешь остаться, то просто отдохнёшь, здорово ведь всё складывается…

Нахлобученный думками про «здорово складывается», он и въехал на территорию военного санатория.

Последний раз они встречались с Толмачёвым за пару дней до увольнения, когда ничего не получалось, но ещё была надежда. Потом общались только по телефону. Военком всё порывался приехать, но Алексей тогда никого не хотел видеть и ссылался на какую-то придуманную занятость. И вот приехал сам.

– Привет, Михалыч! – забрав из машины пакеты с едой, он шёл навстречу военкому, который встречал его у шлагбаума автостоянки.

– Здравствуй, Лёша, – улыбнулся Толмачёв. – Рад, что ты приехал. Переживал я за тебя. Но ты молодцом, я смотрю. Ну пойдём-пойдём, – дружески похлопав по плечу, он повёл его по аллее к корпусу санатория.

Они сидели в номере военкома и за разговором сервировали журнальный столик. Алексей доставал из пластиковых туесков привезённые салатики и закуски, выкладывал их на тарелки, Толмачёв резал хлеб, сухую колбасу, сыр. Он как-то деликатно касался в разговоре факта увольнения. И Алексей был благодарен ему, ведь хоть и прошёл уже первый надрыв, всё равно тема была болезненная.

– Ну что, начнём, пожалуй, с вискаря? – сделал он широкий жест вдоль ряда бутылок, часть которых привёз сам, а часть достал военком.

– Наливай, только обратно я тебя не отпущу, у меня заночуешь, – Толмачёв поднял свой стакан. – Идёт?

– Идёт, Михалыч, – они чокнулись, – будем пить, пока не выгонишь. Куда мне сейчас торопиться, на тот свет я всегда успею. Кстати, тут о Новом Свете мысль появилась… – нечаянно родился каламбур.

И он стал рассказывать про Лизкину идею, которая уже начала претворяться в жизнь. Военком никак не комментировал. По его невозмутимому лицу было не понять, как вообще ему эта идея – ехать в Америку и оттуда бороться за правду. Лишь когда Алексей говорил, что американцев зацепит романтическая история между их 37-м президентом и бабкой Лёхи-Американца, Толмачёв отвёл в сторону глаза, и стало понятно, что ему это не понравилось. Но вслух он ничего не произнёс, внимательно дослушал и сам наполнил в очередной раз стаканы.

– Это твоя война, Лёша… – тихо начал он и, прокашлявшись, повторил: – Это твоя война. А на войне все средства хороши. Тебе решать, тем более что во многом права твоя Лизавета. Этим увольнением они всё здесь смешали. Я не очень разбираюсь, но звучит убедительно, что тема в Америке пойдёт. Особенно с бабкой лихой сюжет… Ну давай выпьем, чего греть-то, – и военком снова отвёл взгляд.

Они молча закусывали. Алексей чувствовал недосказанность и терпеливо ждал, не торопил.

– Третий тост… Солдатский, не чокаясь, – отодвинув виски, Толмачёв открыл бутылку водки и разлил. – Вспомним их. Ребят, что остались на той высоте… Вообще всех солдат невернувшихся.

Он выпил, немного помолчал и снова налил.

– А теперь за живых. За Лёшку, дай-то бог… Это быстрый тост должен быть. Жизнь-то продолжается, вот и надо быстро выпить за всех живых, за их здоровье. У меня друг был в Афгане, осетин, Мишкой звали, всё учил, как пить правильно, по-кавказски.

– Погиб? – зачем-то спросил Алексей.

– Да нет, живой, слава богу. Жизнь только разбросала. Но четвёртый тост теперь всегда быстро пью, – сказал военком и выпил. – Понимаешь, какая штука, Лёша… – Толмачёв и раньше говорил неспешно, а сейчас и вовсе основательно притирал слова. – Только ты меня правильно пойми, пожалуйста. Я вот почему в Дегтярске служу, хотя мог бы и потеплее местечко выхлопотать? Однокашники-то мои, вон, до генералов дослужились, ну ты видел. В Екатеринбурге квартира есть, дочка её сейчас сдаёт, так что нет проблем переехать. Но знаешь, мне кажется, в Дегтярске жизнь правильнее, чем в вашей Москве, да и в Ёбурге том же. Понимаешь, когда Лёшка Барышев пропал, там, в маленьком Дегтярске, для всех горе было. Это стало главным, а не то, что его бабка могла с Никсоном дружить или что прозвище у него на улице Американец… Я согласен, про Америку ты убедительно говоришь, но… как-то не так в этой жизни что-то. Шоу важнее горя. Нет шоу – и ничего нет… А если бы не было у него такой бабки? Или она бы с китайцем дружила? Что, в Китай бы махнули волну поднимать? Или в Китай смысла нет ехать?