Тамара Кандала - Такой нежный покойник

Может, и Тима бы жив остался.

Как он мог этого не сделать?!

Теперь ему оставалось довольствоваться только запредельными мучительными спазмами души – кстати, совсем не фантомными.

– А как твоя жизнь там, во Франции? – Сенька понимал, что в данный момент он далеко не главный из тех, кто заслуживал жалости.

– Франция… Ну что, Франция… там и покосившаяся изгородь выглядит фотогенично. Не то что наш убогий забор. Но самое ужасное во Франции – ты не поверишь, – там сплошные иностранцы, в основном французы. Хоть волком вой.

– А твоё замужество?

– С мужем я разошлась примерно через год – так и не смогла стать добропорядочной французской женой. Он отпустил меня с миром. Жила в Париже, работала по специальности, с «тяжёлыми» детьми. Они меня спасали – им было хуже, чем мне, они во мне нуждались. И самое главное, приобретала бесценный опыт одиночества – пожалуй, самый важный. Вот ты, Сэмочка, знаешь хоть одного не одинокого человека? Хоть одного, не потрясённого одиночеством? Не-е-т, – не стала она ждать ответа. – Просто есть такие, которые своего одиночества не замечают. До какого-то момента. Им кажется, муж, семья, дети, то-сё – а это только чахлые кустики в пустыне одиночества. Понимаешь?

– Ты мне не нравишься, – сказал вдруг Сенька, вглядываясь в неё пристально. – Почему «жила», «работала»? Всё в прошедшем времени? Ты что, сюда насовсем?

– Не знаю. У меня чувство, что мне нигде нет места. По крайней мере, «отсутствие моё большой дыры в пейзаже не сделает…», это уж точно.

– Неправда ваша – ни твоя, ни поэта неправда, – вмешался Лёшка. – После твоего отъезда у меня только эта дыра и осталась. Я в неё в итоге и провалился.

– Так и есть, – подтвердил Сенька, – я свидетель.

– Ты в свидетели не годишься – предвзят слишком, – сказала Кора. – И потом, тебя самого здесь не было. А он, похоже, тут такое вытворял в дыре-то, типа с горя, пока настоящее горе не случилось. И здесь уж винить некого было, кроме себя. В наших гиблых местах взрослым и здоровым-то от нечисти не отбиться, а у него на руках ребёнок был не от мира сего. А он, вместо того чтобы ему жизнь посвятить полностью, утешался тут со всякой падалью. Вся голгофа его последующая, все муки – от его слабости. Ненавидеть он, видите ли, не умел… Хоть бы презирать научился!

– Всему, всему научился… только слишком поздно. – Лёша понимал, что Кора знает про него всю правду. Теперь она только произносила вслух те слова, которыми он истязал себя последние годы.

– У тебя в глазах – жажда погибели, – всмотрелся в неё вдруг Семён. – Такая отчаянность… даже страшно…

– Неужели заметно? – усмехнулась Кора.

– Хочешь, я заберу тебя с собой? В Америку? Я буду о тебе заботиться. Может… ну… скрасим друг другу одиночество…

– Спасибо тебе за жалость. Не хватало, чтобы я ещё и тебе жизнь сломала.

– Ну что ты! – выдохнул Сенька. – Какая жалость! Мне просто быть рядом, всё равно в каком качестве. Ты ж не женщина – тунгусский метеорит, объяснить невозможно, только присутствовать при феномене.

– Хорошенький комплимент, – улыбнулась Кора.

– Я ж не Лёха – не умею с дамами разговаривать, – смутился Сенька. – К тому же выпил маленько… Но я за тебя… за тебя… Конечно, я тебе его не заменю – мне его тоже никто не заменит… – совсем сбился парень. – Но всё-таки…

– Ладно, Феличе Картаньезе, кончайте тут любезничать, – вмешался Лёшка. – У вас ещё полно времени. А мне уже стучат – тук, тук, тук, – пора гвозди в крышку заколачивать. Время, даже здесь, не резиновое. А мы ещё толком не попрощались. Иди, Сэмуэль, исполни свой последний дружеский долг – подставь плечо под гроб его.

– Ты хочешь сказать, что я тебя больше не увижу?! – взглянул на него Сенька умоляюще.

– Напоминаю для сомневающихся – меня больше нет. А эту обманку – чёрт-те что в моём обличье – не вздумайте всерьёз принимать. Мало ли что вам здесь покажут. Да, чуть не забыл по поводу эпитафии – хочу на простой могильной плите многоточие в кавычках, вот так «………», – нарисовал он в воздухе точки. – И никаких слов про любимых мужей и отцов. Поручаю это тебе, Сэмэн. Скажи Вере, что это всегда было моим желанием, можешь для верности «мыло» подделать от моего имени.

– Так она и согласится… – пробурчал Сенька и, опустив голову, побрёл к церкви. – А ты не хочешь с ним там попрощаться? – обернулся он уже в самых дверях к Коре.

– Очень хочу, – повернулась Кора в Лёшкину сторону. – Сейчас вот войду и ка-а-к завою там в голос, ка-а-к грохнусь в обморок прямо к нему в гроб – всё мероприятие испорчу.

– Не делай этого, Ко, – взмолился Лёшка, прекрасно понимая, что она на такое способна. – Нечего тебе там делать. Я там очень плохо выгляжу. Жара стоит ужасная, а это никому не на пользу, особенно нам, мертвякам. Так я куды лучше, – приосанился он.

– Понимаю, Боливар не выдержит двоих, – прокомментировала Кора. – Вдова должна быть одна – главная.

Сенька исчез в сумеречной прохладе храма.

– Лю! А тебя можно потрогать? – Тон был невинным, как у агнца небесного. – Спустись-ка поближе, – игриво-настойчиво поманила его Кора указательным пальцем.

– Ты чё, Ко?! Я ж бесплотный, что трогать-то будешь? Тела нема.

– Ты? Бесплотный?! Надо же, что смерть с людьми делает. Всё равно не поверю. Спустись – я проверю.

– Нечего тут проверять – только расстроишься. – Лёшка остался на прежнем месте, на всякий случай уцепившись за крону.

– Ага, значит не такой уж и бесплотный! – заключила Кора.

Она вытащила из волос гребень и плавным движением головы распустила по плечам густой, червонного золота каскад. Облизнула губы острым язычком и нежно прикусила себе запястье, как, бывало, прикусывал поцелуями Лёшка её смуглое тело, всё – с головы до пят.

– Прекрати, – заёрзал на дереве Лёшка. – Что за идея – покойника соблазнять! Знаешь, смерть часто накладывает сексуальный мораторий на пользователя. Имей совесть, Кора! Ты меня в краску ввела. Только послушай, что я несу. Прям как живой.

– Ты мне только что в неземной любви клялся. А такой мелочи для меня сделать не можешь.

– Какой такой мелочи? – насторожился Лёшка.

И как выяснилось, не зря насторожился.

– Попрощаться со мной по-настоящему.

Кора умела менять тембр голоса по желанию – возьмёт и заговорит на два тона ниже. И все вокруг обмирают. Вот и сейчас, тембр упал ниже живота – противиться этому было невозможно.

– В каком смысле «по-настоящему»?

– В прямом. Конкретно, как тут у вас говорят. Докажи, что любовь сильнее смерти.

– С ума сошла? Я ведь того… мертвяк. Чем прощаться-то? Всем, кроме тебя, известно, что у покойников не стоит. Импотенты мы. Пони маешь?!

– Ну, вот только не надо ля-ля…

– Ко! Ты хочешь, чтобы я и после смерти опозорился? – Лёшка от возмущения даже сверзился с дерева. – Хочешь добить меня окончательно?