Тамара Кандала - Такой нежный покойник

– Ничего не знаю. При жизни ты прекрасно справлялся – на две семьи хватало. Значит, и смерть тебе не должна быть помехой.

– Ничего себе логика! Даже не женская – хуже! Ты отдаёшь себе отчёт, что требуешь невозможного? От бесплотного и бескровного бледного облика!

– А то, что происходит здесь и сейчас, что мы выясняем отношения, как старая супружеская парочка, и это, извини, после кончины одного из партнёров – такое возможно? Недаром же в песне поётся, что «в любви ничего невозможного нет», – пропела она, дико фальшивя, строки из хита своего детства.

– Какая песня? При чём тут эта дурацкая песня? Ты понимаешь, к чему ты призываешь покойника? К сексуальному разбою! К посмертному коитусу! До такого ещё никто не додумывался. Некрофилия в чистом виде.

– Ты, Лю, такой нежный покойник, что устоять перед тобой невозможно! – Тон был плутовским, глаза фиолетово потемнели от ведьминской страсти.

– Отлично! Нежный покойник. Еще скажи, сексуальная игрушка. А чё, удобно – в холодном виде всё лучше сохраняется.

– Можно. Всё можно. Только возьми меня с собой полетать. Как раньше, помнишь? Ленивый секс спросонья.

– То было спросонья. А сейчас ты требуешь соития с усопшим. Звучит, кстати, неплохо, прямо на обложку просится: «Соитие с усопшим», – признал Лёшка. – Только вот где ты это предполагаешь осуществить – здесь, на плахе? В смысле, на лавке? Или, может, в церкви укромное местечко найдём? А то и прямо в гробу можно…

– Не прикидывайся – ты прекрасно знаешь, где можно это сделать.

– Интересно, где же?

– ТАМ, – она подняла голову к небу, – за облаками. И не пытайся меня убедить, что тебе это не под силу – тебе сейчас всё под силу, если уж ты после смерти столько времени здесь, с нами, околачиваешься.

– Я пытался закончить всё высоким стилем, а ты призываешь меня к небесному разврату.

– И ты собираешься устоять? Не можешь же ты мне в этом отказать. Это не по-мужски. И не старайся казаться бесстрастным, как мираж, – на тебя не похоже.

– Это бессовестный шантаж.

– Возможно. Но это ведь моя самая-самая последняя просьба. Раз уж ты не хочешь забрать меня с собой насовсем, возьми только попробовать, потом вернёшь.

– Так не бывает – уйти, вернуться…

– Значит, мы будем первыми.

– Господи, Кора! Я же ничего не знаю. Не знаю даже, где я сейчас есть. Не знаю, что ТАМ.

– Есть Ведомое и Неведомое, а между ними – двери. А может, тебя ТУДА одного не пускают? А со мной пустят – я открою тебе дверь. И это ничего, что ты бестелесный: в божественном соитии любящие тоже становятся бестелесными, невесомыми. Помнишь, как мы с тобой летали, не расцепляясь ни на мгновение. Смог же ты у меня только что нож из груди вынуть. И я чувствовала, как тебе хотелось прикоснуться – бесплотные ТАК не реагируют. – Она, усмехнувшись, медленно опустила глаза.

Лёшка оглядел себя и в ужасе прикрыл ожившие вдруг гениталии.

– Выбрось это из головы, Ко. Как говорила Сенькина баушка, не всё то солнце, что по утрам встаёт. В корень, можно сказать, глядела. Типа, светит, да не греет.

– Уже хорошо, что светит. А о тепле я уж сама как-нибудь позабочусь. Подумаешь, покойника распалить… Никак ты во мне сомневаешься? Или больше не нравлюсь – постарела, подурнела за эти годы?..

– Искусительница!

Кора улыбнулась:

– Змея?

– Хуже – та, по крайней мере, имела дело с живыми. А ты, Ко, и мёртвого из гроба поднимешь. И потребуешь предъявить свою мужскую силу.

– В гробу я тебя не видела, в холодность твою не верю, а вот летал ты тут передо мной прямо как бабочка. Дай мне руку – это же так просто. – На этот раз в глазах её блеснули настоящие слёзы. – Все брошенные невесты в моём лице тебя об этом просят! Все потерявшие своих небесных женихов. – Слеза скатилась по её щеке и, упав к ногам, подняла крошечный пылевой смерч, достигший небес.

И Лёшка сдался.

– Вот видишь, мне твоей достаточно слезы, чтоб я веление богов нарушил, – заговорил он, неизвестно почему, «высоким штилем».

– Какие боги! Мы здесь с тобой одни.

– Ну хорошо. Но только ты должна закрыть глаза плотно и не подглядывать.

Кора послушно кивнула.

– И вот ещё, всё, что с тобой произойдёт, что ты увидишь и почувствуешь, ни я, ни кто-то другой, мы к этому прямого отношения не имеем. Только ты. Твоя подкорка и твои фантазии за всё в ответе, твоё воображение, и только. Ты поняла? Что ты одна в ответе за грядущее. Не потому, что я стремлюсь избежать ответственности, а потому, что это мне поставлено условием.

– Каким условием?

– Тем, на котором мне позволили. ТАМ.

– Я на всё согласна, – опять кивнула Кора.

Лёшка протянул к ней руки.

И Кора, встав на цыпочки, оттолкнулась слегка от земли и в то же мгновение очутилась у него в объятиях.

И немедленно прильнула губами к его губам.

– А ты тёплый и пахнешь, как раньше, – произнесла она, с трудом оторвавшись.

А он испытал абсолютно земное, дикое животное вожделение к каждой пяди её тела, к каждому бесстыдному уголку его, к каждому запаху и движению.

Вот тебе и умер, называется.

– Тебе точно не страшно? – попытался он вернуть её снова на твёрдую землю.

– Мне? Страшно? Улететь с тобой за облака? Да об этом испокон веков мечтают все влюб лённые.

И Лёшка увидел ТУ её улыбку. Которую всегда при жизни умел увидеть за миг до того, как она появлялась на лице.

– И ещё я точно знаю, – сомнамбулически проговорила Кора, – «есть Ведомое и Неведомое, а между ними – двери». И мы можем пройти через эти двери только вместе.

– Но я даже не знаю, чем это кончится. – Лёше самому было страшновато, не за себя, конечно, – ему бояться уже нечего, – за его земную возлюбленную.

– Тем лучше, – было ему ответом. – Вместе и узнаем.

Она закрыла глаза и почувствовала, как земля уходит из-под ног и тёплая струя воздуха обвивает её тело, ставшее невесомым, приподнимает и несёт ввысь, как во сне.

В самый последний момент она успела сбросить сандалии, которые с лёгким стуком упали в жухлую траву у скамьи.

Лететь было приятно и на удивление естественно.

Тела стали лёгкими и светозарными.

В следующее мгновение она осознала, что они парят уже в безвоздушном пространстве, которое почему-то само назвалось в её голове «безлюбным полем». И она вспомнила себя в тот краткий отчаянный момент жизни, когда ей показалось, будто она перестала любить Лёшку, когда пыталась извергнуть его из себя, излечиться, чтобы начать новую жизнь. И тут же поняла, что жизнь его сломалась ровно в этот период.

Лёша же, как «узнала» она теперь, не переставал любить её ни на мгновение. Поэтому она и осталась жива. Своей безусловной, слепой, «вопреки-всему-любовью» он выгрыз её у смерти.

И Лёша, поняв, что она чувствует, взял её за руку – ощущение было прежним, совершенно привычным, земным: ток пробежал по крови и огненным шаром сосредоточился в солнечном сплетении.