Владислав Кетат - Дети иллюзий

Мне известна эта колоритная личность на сцене, я даже коротко с ней, точнее, с ним, знаком. Это некто Пётр Тарасов, довольно известный в узких кругах рекламщик, и по совместительству поэт-самоучка. Он знаменит тем, что по несколько раз в год публично меняет псевдоним заодно со стилем, в котором творит. Давным-давно, когда мы только с ним познакомились, он был футуристом и представлялся: «Питирим Тарантасов, поэт будущего», потом его качнуло в символизм и он стал Петром Дебелым, затем на короткое время примкнул к новым имажинистам под личиной Тарзана Нарзанова, и вот теперь, если верить объявившему его конферансье, он: «Просто Петька, поэт – универсал».

– Хорошо хоть имя осталось, – легонько толкает меня в бок Дон Москито, – интересно, куда его дальше шарахнет?

– Думаю, этого никто не знает, даже он сам, – сквозь на мгновенье закрывший его лицо табачный дым, отвечает Че, – но в каком стиле он сейчас творит? И что это вообще такое, поэт-универсал?

– Возможно, это означает его способность одинаково хорошо зарифмовывать муки истосковавшегося по женскому телу молодого самца и, например, детали финансовых операций, – предполагаю я.

Че смотрит на меня с подозрением, Дон Москито сосредоточенно трёт виски, а Панк Петров расплывается в непонятной по характеру улыбке.

– Ты считаешь, что это хорошо? – спрашивает Дон Москито, мотнув кудрявой головой в сторону сцены.

Я понимаю, что сморозил глупость, похвалив в его присутствии другого стихоложца.

– Ну, я же не сказал, что он пишет хорошие стихи, – оправдываюсь я, – я сказал, что он хорошо рифмует…

– Это одно и то же, – перебивает меня Панк Петров, – рифмовать и писать стихи, это синонимы.

– Ну, началось… – сокрушается Че.

Поясняю: Панк Петров публично презирает литературу вообще и поэзию в частности, а также тех, кто их обеих создаёт, то есть писателей и поэтов. Он, видите ли, воспринимает только осязаемые виды искусства, то есть живопись, ваяние и архитектуру. Не знаю, с чем связана его странная позиция, в которой, кстати, нет ни капли искренности: Олег много читает, и дома у него прекрасная библиотека. Дону Москито это хорошо известно, но он в сотый раз ведётся на дешёвые провокации.

– Нет, не синонимы! – резко заявляет он, раскрасневшийся от пива и клубной духоты. – «Спасибо нашим поварам – варили свиньям, дали нам» – это зарифмовка, а «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» – это стихи. В них есть душа.

– Не вижу разницы, – отрывая ото рта пустую кружку, небрежно бросает Панк Петров, – а души, между прочим, не существует.

– Души не существует в беременных штангистках, которыми уставлена, не будем говорить чья, мастерская, – наносит ответный удар Дон Москито.

Я еле сдерживаю улыбку: уж больно точно Дон Москито определил внешний вид творений нашего скульптора. А вот Олегу не до смеха, он, похоже, тоже завёлся.

– Да что ты понимаешь в скульптуре, стихоплёт! – шипит он.

Услышав страшное для любого поэта слово, Дон Москито буквально взрывается:

– Ты кого стихоплётом назвал, скульптурщик?

Резкий хлопок ладони об стол заставляет спорщиков замолчать.

– Последний раз говорю вам, придурки, хватит валять дурака! – рявкает Че так, что мы втроём вздрагиваем. – Если не прекратите, оба будете лишены следующей кружки. Миритесь, несчастные!

Противники привстают и церемонно пожимают друг другу руки, но у самих в глазах пляшут костры и скачет монгольская конница. Или мне это просто кажется?

В это время поэт-универсал заканчивает выступление, вставляет микрофон в стойку, и под редкие хлопки, широкой пошатывающейся походкой удаляется со сцены. Проходя мимо нашего столика, он приподнимает руку в вялом приветствии, мы отвечаем ему точно такими же.

– Поаплодируем Просто Петьке, – гнусавит подскочивший к оставленному микрофону конферансье, одетый по моде начала прошлого века, – а теперь перед вами выступит мадемуазель Анна из поэтической коммуны «Убийцы Маяковского». Да-с, господа! Именно так-с! Прошу вас, мадемуазель!

Из-за спины конферансье появляется высокая худая девушка, стриженная под Ахматову. Она выше конферансье на полголовы и в два раза тоньше, потому рядом они выглядят весьма комично. У девушки вытянутое лицо с довольно широкими скулами и пронзительные карие глаза; нос с благородной горбинкой, длинные худые руки, и длинные, должно быть, также худые ноги. Обтягивающее чёрное платье без рукавов выдаёт почти полное отсутствие женских выпуклостей.

Откуда-то сзади слышится:

– Красота страшна…

После смешков с соседнего столика:

– Нос маловат, а так, ничего, похожа…

А девушка, которая, к своему счастью, всего этого не слышит, истерически заломив руки и выпятив вперёд острый подбородок, начинает:

Отступив от микрофона на шаг, поэтесса делает паузу, давая понять, что стихотворение окончено. На этот раз из зала не доносятся аплодисментов вообще, только редкие смешки. Девушка, кажется, не обратив на это никакого внимания, вновь подходит к микрофону и принимает позу «для чтения».

Теперь слова вырываются из неё с большим остервенением, чем в первый. Видимо, поэтесса вошла в образ, и не собирается его покидать. Меня всегда восхищали люди, способные вот так преображаться на публике, поэтому я испытываю мгновенный прилив уважения к странной девушке на сцене, который, впрочем, испаряется после фразы: «Офелия ли я…» – больно уж пафосно и ненатурально это звучит. Отворачиваюсь от сцены. Оказывается, друзья это уже сделали, и преспокойно общаются. Из разговора я понимаю, что они вернулись к первоначальной теме, от которой нас отвлёк знакомый нам многоимённый поэт. А обсуждали мы внешний вид Панка Петрова, а точнее, отцветающий «бланш» под его левым глазом, из-за которого, кстати, Олега не хотели пускать в клуб; его спасло лишь дипломатичное вмешательство Че и небольшая взятка администратору.

На резонный вопрос: «Откуда «фонарь»?» наш раненный друг поведал леденящую душу историю о том, как в понедельник на них с Марго напали хулиганы в количестве трёх рыл, и как он всех троих бесстрашно раскидал, получив при этом по репе лишь единожды.

– Один раз раскрылся – и на тебе! Пропустил! – сокрушался он. – Правый прямой. Хорошо, что я удар отлично держу, а то бы кранты…