Антонина Глазунова - Дети Шахразады

– Это – скорее всего, – подтвердил уверенный в своих предположениях Давид. – Маша – истинная египтянка, посмотрите только на ее фигуру! Я уж не говорю о темпераменте!

Супруга зарделась, а воспитанный профессор сделал вид, что не слышал последнего замечания.

– Еврейские семьи путешествовали из Северной Африки и из Палестины, которая в то время, кстати сказать, тоже входила в Халифат, на север. Через Балканы, в северную и центральную Европу – современные Польшу, Венгрию, Румынию, а оттуда – в Россию, где и оседали…

– Верно, – оживилась Машка. Такой экзотический вариант ей очень нравился. – Папа мне всегда говорил, что наша семья – выходцы из Германии.

– Ну вот видите! Так что вполне возможно, что в вашем роду есть египетские корни. Мало того, – бандит-бедуин озорно улыбнулся улыбкой Омара Шерифа, – может быть, мы родственники! Мне доподлинно известно, что наша семья никогда не уезжала из Египта – как жили в Александрии сотни лет, так и продолжают жить. И все они, от отца до глубоких предков, были золотых дел мастерами. Ты помнишь? – Он живо обернулся к однокласснику. – Ты помнишь отцовскую лавку?

– Вот там был бы рай для тебя, дорогая! – Давид нежно обнял жену. – Сколько украшений. И каких! То кольцо с алмазом – детская игрушка!

– Ну, это не совсем так, – засмущался потомок ювелира, привыкший считать родным домом пещеру Аладдина. Он застенчиво улыбнулся, потом опять перешел на привычный научный тон: – Вполне возможно предположить, что обе цепочки вышли из одних рук, настолько они похожи. И если дать волю фантазии – поскольку документов у нас нет, – то почему бы не допустить, что мы – родственники по крови. Как? Представьте себе двух братьев, получивших в наследство от отца две одинаковые цепочки в восьмом веке. Один остается продолжить отцовское дело в Александрии, а другой безумно влюбляется в красавицу-еврейку и уезжает с ней в далекую Палестину, а потом и дальше, не подозревая, что его потомки найдут себя в заснеженной России…

– Сказка, – почему-то вздохнув, мечтательно проговорила Маша. – Ну что ж, дорогой брат, я принимаю вашу версию! Господи, всю жизнь я мечтала о старшем брате!

Высокий бородатый бедуин протянул руки, обнял новоявленную рыжую русскую сестру, и они по-братски расцеловались под восхищенные аплодисменты присутствующих.

– А не может быть так, что вы оба – потомки самого султана? – предположил Давид. Все-таки пророчество о рождении потомка султана прочно засело у него в голове и не давало покоя.

– Или мы, или ты! – весело рассмеялся Ружди. – Твой сын тоже может быть потомком. Ты забыл о себе? Ну-ка, выкладывай, какие у тебя корни?

– Сам знаешь, что никаких, – пробормотал уязвленный Давид. – Чего тут рассказывать – родился в Александрии, вместе же выросли! Помнишь, как за тутовыми ягодами лазали и как обоих пороли за испачканные рубашки… Какие же тут корни?

– При чем тут рубашки! Вспоминай, у вас, часом, не передается семейная реликвия? Какой-нибудь старинный кинжал или сабля висит на стене? Одежда или книга, гравюра или просто предание?

– Да нет… – Давид подумал, пожал плечами, вспомнил тесную квартирку родителей с белеными стенами, телевизор, покрытый кружевной салфеточкой. – Какие там реликвии… Бедны были, как церковные крысы… Только вот это отцовское кольцо…

– Какое кольцо?! – подпрыгнул профессор. – Ну-ка, давай его сюда!

Давид, пожав плечами, стянул с мизинца серебряное кольцо, подаренное отцом на свадьбу, и передал ученому другу. Тот со знанием дела осмотрел ювелирное украшение и присвистнул:

– Джаз! Полосатый! Настоящий!

Машка моргнула:

– Почему – джаз?

Ученый поднял голову и тупо посмотрел на нее:

– Какой джаз? О чем вы говорите?

– Это не я. Это вы сказали «джаз». Сейчас, когда смотрели на кольцо.

– А! Это – не джаз! То есть – «джаз», арабское название камня, который греки называют ониксом, а евреи – халцедоном. Сейчас его еще называют агатом. Полупрозрачные полосатые породы, из которых в древности вырезали камеи, амулеты и печати. Очень красивые, потому что резчики использовали разные по цвету слои камня, чтобы получить выпуклое изображение.

Машка кивнула. Перед глазами возник небольшой уютный зал Зимнего дворца, украшенный позолотой и бордовыми драпировками, с небольшими круглыми столами-витринами на толстых резных ногах. Под массивными пирамидальными крышками на бархатных подушках рядком лежали удивительной красоты брошки, кулоны, перстни, табакерки, все – украшенные камеями. Отдельно красовалась огромная «Камея Гонзаго» – одинокая, как звезда, гордая и знаменитая…

Потомок династии золотых дел мастеров опять вооружился лупой, но теперь он рассматривал не уникальный камень, а его оправу. Переплетающиеся, почерневшие от времени цветы и листья чрезвычайно заинтересовали его, и он колдовал над затейливым узором, как над головоломкой. Откинул с плеч болтающиеся концы черно-белой клетчатой куфии, чтобы они не мешали смотреть, еще ниже наклонился над истонченной за века оправой. Наконец смуглое лицо осветилось голливудской белоснежной улыбкой, и он горделиво посмотрел на заинтригованных зрителей – точь-в-точь, как разгадыватель кроссвордов хвастается окружающим, сообщая об очередной победе:

– Ну-с, смотрите, это не просто перстень! Он с секретом!

– Каким? – простодушно удивился Давид. Ни о каком секрете никогда никто не говорил. Да и какой секрет может быть у простого перстня?

– Смотри! – Ружди поднес кольцо к самому носу владельца. – Что ты видишь? Белый полупрозрачный камень с голубоватыми разводами. Так?

– Так! – Давид чувствовал себя совершенным идиотом.

– А сейчас? – Тонкие ученые пальцы сделали какое-то неуловимое движение, как будто вывернули камень наизнанку, и потрясенным зрителям открылась его оборотная сторона – полупрозрачная белая поверхность, с выпуклой синей арабеской.

– Мать честная!

Сочетание матовой алебастровой поверхности и изящного ультрамаринового рисунка было настолько красивым, что зрители ахнули от восхищения. Ажурная серебряная оправа подчеркивала изысканную простоту и благородство кольца.

Вновь была извлечена лупа, и арабист погрузился в изучение сложного тонкого рисунка. Насмотрелся, насытился и отвалился, удовлетворенный, как вампир.

Всезнающим взглядом чекиста смерил владельца сокровища:

– Ну что, ты до сих пор будешь утверждать, что не имеешь к Абассидам никакого отношения?

Банковский служащий только моргал и прижимал к груди бледные лапки уличенного во всех смертных грехах.

– Это – печать Гаруна аль-Рашида. Не простая! Не государственная! Гораздо более значимая! – Следователь сделал паузу, подчеркивая значимость своих слов. – Личная печать, вырезанная на ониксе и спрятанная в перстне. Спрятанная, что говорит об особой функции этой печати. Какой? Это мы узнаем у специалистов, но само обнаружение этого сокровища… – Профессор развел руками, показывая, что у него нет слов. – Разумеется, подлинность ее надо установить официально, но я лично в этом не сомневаюсь.